Жанна Режанье - Ловушка для красоток
Быстренько отрыдав, она распрямилась и сказала:
— Ну, вот так.
Собрала разбросанные по сцене тряпки и оделась.
— Что ты хотела нам этим сказать, Мэри? — спросил со своего места Джон Сачетти. Он сидел в первом ряду.
— Я использовала конкретную ситуацию, затем перешла к наглядным движениям, к прикосновениям, — объяснила Мэри. — Я разглядывала себя, сколько могла, но потом я не выдержала: я очень уродлива!
— Хорошо, очень хорошо, — откомментировал Джон Сачетти.
Он встал и повернулся к залу.
— Прошу внимания. Мэри сейчас проделала то, что необходимо делать каждому актеру. Она тщательно подготовилась, что дало свои плоды: она сумела проникнуть в глубины эмоциональных ресурсов. Она сумела найти реалистическую искренность и освободиться от страха. Самое же главное, она не переиграла и вовремя остановилась.
Ева почувствовала, что ее трясет мелкая дрожь. «Этого, — думала она, — я не смогу сделать никогда, просто никогда! Я выйду на сцену, и все будут надо мной смеяться».
Джон Сачетти продолжал:
— Невозможно переоценить значение этюда «Наедине с собой» для становления актера. Трудность здесь в том, что приходится преодолевать эмоциональный барьер, но как только это вам удастся, ваша работа на сцене сразу упростится.
Он снова обратился лицом к сцене.
— А тобой, Мэри, я сегодня просто горжусь. Ты делаешь большие успехи.
Из крохотной комнатки, где актеры репетировали свои этюды, появились двое. Их объявили как Бруно Абадесса и Синтию Ласло. Они собирались играть отрывок из пьесы «Доброго человека трудно найти» Флэннери О'Коннора.
Это оказалась история прощелыги, который притворяется бродячим продавцом Библии и совращает на сеновале девушку с деревянной ногой.
Происходившее на сцене вызывало у Евы отвращение. Боже, сплошные извращения, говорила она себе. Особенно ее поразило само совращение, исполненное актерами с ужасающей достоверностью: Бруно и впрямь залез на Синтию, и оба задвигались в едином ритме, со стонами и вскриками — как животные.
Некоторые из учащихся, которые до того тихонько перешептывались, смолкли и встали на ноги, чтобы получше рассмотреть происходящее на полу сцены. Парень за Евиной спиной, лица которого она не видела, довольно громко произнес:
— Смотри, а, правда, трахаются. Всухую только.
Каким же надо быть чурбаном, чтобы отпускать такого рода реплики! Ева была сконфужена, но и заинтригована тоже. Больше всего ее поразила раскованность поведения Бруно и Синтии, их телодвижения и вскрики. Еве еще никогда не приходилось наблюдать сексуальную энергию в подобной концентрации. Она неожиданно почувствовала, что ее неприятно задевает собственное неучастие в нормальной человеческой жизни. Ей так хотелось быть в центре всего, что этой жизнью называется, стать неотъемлемой ее частью. Господи, ну найти бы мужчину — все равно какого!
— Я использовала свой первый сексуальный опыт в качестве эмоциональной памяти, — объясняла Синтия, стоя на сцене.
И снова Ева была потрясена этой разнузданной честностью, а еще больше — похвалами Джона, который, казалось, был очень доволен реалистичностью сценки. Боже ты мой, что сделалось бы с отцом, если бы он узнал об этом!
Следующую сценку, последнюю перед перерывом на кофе, исполнял курчавый актер в рубашке, расстегнутой до самого пояса. Он вышел на середину сцены и объявил, что собирается воплотить эмоциональное воспоминание.
Ева уже потом узнала, что Джон специально дал этому актеру, Энди Силверману, целую программу эмоциональных воспоминаний, чтобы тот освободился от скованности, мешавшей ему использовать внутренние эмоциональные ресурсы. Со временем Еве объяснили, что эмоциональное воспоминание должно воспроизводить какое-нибудь событие, произошедшее ранее и оставившее тревожный след в душе актера. «Ранее» означало «не менее семи лет». В начале актеру полагалось посидеть с закрытыми глазами и полностью расслабиться, чтобы, когда он начнет играть, он уже внутренне был там, где произошло данное событие. Энди описывал шторы, мебель, запахи, звуки и общую атмосферу комнаты.
— Пятый час, — говорил он. — Уже темнеет.
Снова возвратился к описанию деталей комнаты и начал воспроизводить ссору с сестрой, во время которой он метнул в нее дротик, чуть не выбил ей глаз и настолько обезумел от страха и ярости, что схватил кошку и стал душить ее.
Энди начал сценку достаточно спокойно, но к концу уже орал во всю мочь и скакал по сцене, нелепо размахивая руками.
После перерыва приступили к отрывку из «Над пропастью во ржи», к тому месту инсценировки, в котором Холден Колфилд наблюдает, как парень выдавливает прыщи и замазывает их какой-то беловатой жидкостью.
Выступила еще одна пара — Скотт Лоуренс и Нина Мартин, которые подробно рассказывали потом, как они работали над своими ролями. Нина Мартин, с точки зрения Евы, выглядела как дешевая проститутка — ярко-рыжие крашеные волосы, слишком густо накрашенные ресницы, пестрое куцее платьице и пошлая манера выгибаться при разговоре. А говорила она о том, что не сумела полностью раскрыться в роли, так как у нее проблемы с сексом.
— Тебе что, секс не нравится? — спросил Джон.
— Наоборот, Джон! — воскликнула Нина. — Я просто умираю под каждым мужиком! Я обожаю это дело.
— В чем же, собственно, проблема?
Нина поднесла пальчик ко рту и, несмотря на свою дешевую внешность, на секунду сделалась маленькой девочкой.
— Мне все это слишком уж нравится, Джон, — плаксиво произнесла она. — Мне кажется, это неправильно — так увлекаться сексом. У меня странное ощущение, что радоваться сексу с такой силой нельзя, ты понимаешь меня, Джон?
«Что еще?» — думала Ева, наблюдая, как на сцену выбирается новый актер — Марти Сакс.
Он замер на сцене с несчастным видом, почесывая голову и уставясь в пространство перед собой.
«Входит в роль», — догадалась Ева, много узнавшая за этот день.
— Я, наконец, один, — начал Марти Сакс. — Какой я подлый и ничтожный раб!
Он говорил с чудовищным нью-йоркским акцентом.
Дальше дело не пошло, Джон остановил его и велел начать снова. Марти прочитал ту же строку, и опять Джон остановил его. После третьего раза Джон спросил, что Марти использует как основу.
— Очень интимную вещь.
— Что именно? — не отставал Джон, и Ева увидела, что Марти смертельно побледнел.
— А почему ты вообще выбрал Гамлета? — спрашивал Джон.
— А потому, что Гамлету так же опротивел этот вшивый, сраный, вонючий мир, как мне самому! Не могу я больше терпеть эту дерьмовую жизнь, не могу, и все! Я умереть хочу!
