Кэрол Марш - Серебряная цепь
— Сейчас. Ты молода и красива, у тебя впереди много любви. — Он снова накрыл ее тело своим и решительно сказал: — Сейчас я тот самый человек. — Затем поцеловал, и они снова занялись любовью. На этот раз Дана отдавала столько же, сколько получала, и они не останавливались, пока не упали на кровать, усталые и довольные.
Все еще думая о той ночи и последующих, Дана свернула на гравийную дорожку перед коттеджем, выключила мотор и сидела в машине с улыбкой на кончиках губ. Маршалл никогда больше не сможет унизить ее в постели. Теперь у нее есть Адам. У нее он проводил больше ночей, чем у себя дома, и просыпаться по утрам рядом с ним стало для нее привычкой. Ей нравилась их медленная, нежная страсть и то, как быстро они достигали оргазма. Еще больше ей нравились нежные прикосновения Адама и удовольствие от того, что она засыпает в его объятиях. Печальные воспоминания стали стираться из памяти, старые раны окончательно затянулись. Она вздохнула, подумав, как долго они смогут так жить. Уэллес рос быстро, а она не хотела, чтобы у него остались воспоминания о мужчине в постели его матери, но не об отце.
Перекинув сумку через плечо, она вышла из машины, отперла входную дверь и задержалась на минуту, чтобы взять почту. Окна были закрыты, и потому было ужасно душно. Дана быстро прошла по маленьким комнатам, открывая двери на террасу и включая вентиляторы на потолке. Тишину в домике нарушил тихий звук лениво вращающихся вентиляторов. Она сняла с мольберта покрывало и остановилась перед ним, изучая свою работу и просматривая почту. Уже хотела положить конверты на подоконник, чтобы прочитать письма потом, как вдруг остановилась, увидев голубой конверт, присланный авиапочтой, адрес на нем был надписан знакомым уверенным почерком. Разорвав конверт, она оперлась о подоконник и начала читать.
Дорогая Дэйнс!
Я представляю себе, как ты сейчас читаешь это письмо, маленькая морщинка пересекла твой в остальном безупречный лоб, ты удивлена, зачем еще одно письмо от меня, если не успела ответить на предыдущее.
Прежде чем я перейду к неприятной части своего письма, сообщаю, что послал посылку моему крестнику, она скоро прибудет. В ней несколько вещей, которые обязательно пригодятся любому мальчику в жизни: швейцарский армейский нож, хороший бинокль, который я в прошлом месяце купил в Германии, и компас на случай, если он захочет путешествовать сам. Солдатики в форме британской армии вспомнились мне уже потом, я надеюсь, что они понравятся ему.
Мне нелегко говорить тебе это, но ты была права, Дэйнс. Я помню, как сказал тебе в апреле, что всегда любил тебя и всегда буду любить. Это было правдой тогда, и это правда сейчас. Но любовь к тебе всегда была улицей с односторонним движением, дорогая, так что ты не можешь винить меня за то, что я отчаялся.
Помнишь Джила Сандерса? Друга Адама в Лондоне? Мы с ним стали хорошими друзьями, и именно он помог мне понять, что я не могу посвятить всю жизнь любви к тебе и никогда не получу тебя. Он рассказал мне об Адаме, Дэйнс.
Дана положила письмо на подоконник. Ее лицо ничего не выражало, когда она прошла на кухню и вернулась через пару минут со стаканом воды в руке. Постояла немного, глядя на океан, а когда стакан опустел, осторожно поставила его на столик, взяла письмо и продолжила чтение.
Я не буду притворяться, что понимаю, но раз ты всегда ясно давала мне понять, что я не тот, кто тебе нужен, то думаю, мне и не надо притворяться. Я справлюсь с этим, Дэйнс, у меня своя жизнь, работа, и я больше не собираюсь ждать, пока ты полюбишь меня. Не думаю, что мы можем остаться друзьями. Так что мы не будем часто видеться, и я не хочу, чтобы мы переписывались. Но я хочу, чтобы ты была счастлива, по-настоящему счастлива, поверь.
Пожелай мне удачи.
Твой Питер.
Солнечный свет внезапно померк, и Дана выглянула в окно посмотреть, не начался ли дождь. Небо было чистым, и даже были видны тени на воде. Солнце светило так же ярко, как и тогда, когда она начала читать письмо Питера. Она вышла на веранду и стала смотреть на океан, вцепившись в перила так, что пальцы побелели. Она не могла представить себе жизнь без Питера. Он всегда оставался где-то в тылу, и она оцепенела от мысли, что на подсознательном уровне она приняла как должное то, что он всегда будет ждать ее и терпеливо заботиться о ней в своей обычной манере. Закрыв глаза, представила лицо Питера, его озорные глаза, когда он рассказывал какой-нибудь анекдот, его нежные губы, когда он целовал ее. Слезы потекли по щекам, когда она подумала, как легко его отвергла. Дана смяла письмо, которое все еще держала в руках. Она напишет ему обязательно, но боль пронзила сердце, когда поняла, что он, вероятно, ушел из ее жизни насовсем, потому что она оттолкнула его. Горячий ветер шевелил ее волосы, она нетерпеливо убрала их с лица и закрепила резинкой, которую достала из кармана.
Дана машинально вернулась к мольберту, взяла широкую кисть и начала наносить на полотно темно-коричневую краску. Сосредоточиться не удавалось, мазки были машинальными, ею овладела апатия. Все еще держа в руке кисть, она оценивающе посмотрела на свою работу. Все было плохо. Дана потерла глаза другой рукой и выглянула в окно в полной уверенности, что на этот раз солнце точно зашло за тучи. Ей стало холодно и зябко, знобило, словно при гриппе. Она устало накрыла мольберт покрывалом и легла на кушетку, приложив руку ко лбу. Слезы потекли из глаз, и она зарыдала.
Дане казалось, что с тех пор, как встретила Маршалла, она испытала страсть, потом научилась жить без любви, и, наконец, обрела счастье в заботе о сыне. Она подумала о своем безмятежном романе с Адамом, но чувство одиночества охватило ее, и она зарылась лицом в подушки, неожиданно поняв, что ни Адам, ни Уэллес никогда до конца не заполнят пустоту в ее сердце. Она села, опустив ноги на пол и невидящим взглядом уставилась в стену напротив. Ощущение внутренней опустошенности не отпускало, и она почувствовала себя такой же заброшенной, одинокой, как тогда, когда была ребенком и плакала о своих настоящих родителях, которых никогда не знала.
Минуты проходили, Дана сидела одна на кушетке, угнетенная и подавленная. Потом, рассердившись на себя, встала, постаралась выкинуть из головы все, кроме рисования, и во второй раз за этот день, откинув покрывало с мольберта, начала яростно рисовать.
19
— В чем дело? — Адам снял с себя выходной пиджак и небрежно бросил его на стул, включил лампу. Приглушенный свет оставил в тени мольберт, бросавший тени на стены. Его седеющая борода была аккуратно причесана, и он выглядел удивительно элегантным в своей новой рубашке и ярко-красных подтяжках для смокинга. Он участливо смотрел на Дану. На ней было простое черное шифоновое платье без пояса, волосы были уложены в шиньон, а на запястьях и в ушах сверкали бриллианты. Она, даже не взглянув на Адама, молча вышла на веранду.
