Диана Джонсон - Развод по-французски
Честер пошел с Марджив в Лувр, сказав, что присоединится к нам позже, но чтобы на него не рассчитывали. Добавил, что вполне доверяет нам. Ни он, ни я не вполне понимали, зачем вообще встречаться с человеком из «Кристи» — Роджер давно переписывался с ним.
— Сразу скажу, что ваша картина — восхитительное, волшебное полотно, — заявил Пирс Джейнли. — Что это такое — oeuf fermier[148]? Просто сваренное яйцо? Только во Франции вам подадут вареное яйцо с пером. Такая наглость! А цена? Ну что ж, попробуем яйцо для начала. — Все это говорилось громким, слышимым и внизу голосом.
— Я ввел коллегу в курс дела, — сказал мне Роджер.
— Запутанное дело, правда, но у нас и почище бывали, — заметил Джейнли. — И вообще все усложняется, когда замешаны французы.
— По большому счету они не замешаны, — возразил Роджер. — Как я уже писал вам, Лувр картиной не заинтересовался, и это открывает дорогу вывозу за границу.
— Я возьму foie de veau и pommes mousseline[149], — сказал Джейнли.
— Рекомендую вам выбрать что-нибудь оригинальное, — предложила я. — В конце концов, не каждый день бываешь в Париже. Тут отлично готовят pintade au cerfeuil[150] и с каштанами. — Я чувствовала на себе взгляд Роджера.
— Позвольте заглянуть в карту вин, — сказал Джейнли. — Привык отведать вина, а уж потом переходить к старым мастерам.
— Говорят, что лучшие знатоки вина — это англичане.
— Правильно говорят. Это абсолютная правда. У французов странные понятия о вине. Они частенько не замечают самые восхитительные сорта.
Он изучил карту вин и подождал, пока мы сделаем заказ. Сама я взяла яйца, потому что люблю сморчковое пюре, которое подается с ними, и croustade de poulet[151], несмотря на то что вечером мне предстояло, вероятно, ужинать с Эдгаром. Когда Роджер сделал заказ, Джейнли попросил официанта принести бутылку красного тревальона. Интересный выбор, думала я.
— Ваше полотно относится к периоду наивысшего расцвета творчества Латура, я так считаю. Хотя более известны его работы других периодов, — сказал Джейнли. — У меня нет сомнений, что это подлинный Латур.
Он подождал, пока мы переварим эту потрясающую новость.
— Но большинство экспертов утверждают другое, — проговорил Роджер хриплым голосом — такой голос бывает у мужчины, когда его охватывает непреодолимое желание. — Большинство говорит, что это школа Латура или его последователь.
— Естественно, — согласился Джейнли. — А что вы хотите? Если эксперты скажут, что это подлинник, цена подскочит до небес и покупателю придется серьезно раскошелиться. Все очень просто.
— Да, но Лувр…
— Что Лувр?.. Допустим, вы директор музея и хотите купить Ренуара, которого фермер нашел у себя на чердаке. Как вы поступите? Я не говорю, что Лувр вводит в заблуждение, ни в коем случае. Я имею в виду психологическую сторону ситуации. До того как назначить цену, вы скажете фермеру, какая это ценная картина? Вряд ли.
Простота и очевидность довода поразили нас с Роджером.
— Посмотрим на ситуацию под другим углом, — продолжал Джейнли. — Допустим, фермер сомневается в подлинности своего Ренуара. Вы что, станете доказывать ему, что это подлинник? Не станете. Чтобы сохранить порядочность в собственных глазах, скажете, что не знаете.
— Понятно, — сказал Роджер, помолчав. — Итак…
— Итак, я думаю, что у вас замечательный Латур и за него на аукционе дадут очень порядочную сумму. Куда больше, чем оценивают его сегодня. В нашем каталоге все будет точно указано.
— Каков порядок суммы? — Горло у Роджера, видно, совсем пересохло.
— Порядка миллиона фунтов стерлингов. Я буду рекомендовать именно такую стартовую цену. Ниже ее картина не может быть продана.
Мы с Роджером — каждый про себя — лихорадочно подсчитывали разницу между миллионом фунтов, даже поделенным пополам с Персанами, и сорока тысячами долларов, в которые оценил «Урсулу» Стюарт Барби. Любопытная вещь: только подумаешь о такой колоссальной сумме, как в тебе рождается нездоровый интерес, волнение в крови и шум в ушах. Перед глазами проплывают невостребованные супницы и красивые платья. Я вообразила два миллиона. Половина Персанам — остается миллион. Половина Рокси и Джудит — остается пятьсот тысяч. Это мне и Роджеру. Прямо-таки дух захватывает. Изабелла — богатая невеста, а не нянька при каком-то паршивом псе. Я отделяю одну мысль от другой, чтобы было удобнее записать, но на самом деле они слились в один поток — молниеносный и мощный, как удар электрического тока.
Что до Роджера, то он либо занимался такими же подсчетами, либо приходил в себя, после того как узнал, какой ложью пронизана деятельность больших корпораций.
— Хорошо, но Барби, который приходил по поручению музея Гетти, — разве он не независимый оценщик? Ему-то какая выгода?..
— М-м, как сказать…
— Кому же верить? — спросил Роджер.
— Нам. Наша точка зрения прямо противоположна мнениям музеев и торговцев. Как и вы, мы стремимся продавать по максимально высокой цене. Однако мы не запрашиваем слишком много, и наши прогнозы обычно совпадают с продажной ценой. Иногда торги не удовлетворяют нас, но чаще выручка превосходит оценочную сумму. Мы редко ошибаемся, потому что знаем рынок и уверены в нашем умении атрибутировать полотно. Иначе не выдержишь конкуренции. У меня нет ни малейших сомнений, что у вас отличный ранний Латур, который может быть продан за миллион фунтов.
— Да, но у «Друо», вероятно, больший опыт в операциях с французской живописью.
У Джейнли поднялась бровь.
— Не стану притворяться, будто досконально знаю связи между французскими учреждениями. Рискну лишь сказать, что «Друо» понапрасну не рискует.
— Да, «Кристи», пожалуй, вернее всего.
— Превосходно, — сказал Джейнли о своем суфле. — Французы действительно непревзойденны.
Мы уже кончали обед, когда снизу поднялся отец. Мы заказали еще по чашке кофе. Мистер Джейнли уплатил по счету.
— Миллион, слышишь, па? — сказал Роджер. — Мистер Джейнли убежден, что это подлинный Латур.
Отцу было почему-то не по себе.
Мы с Роджером не могли опомниться и шли к площади Мобера молча, погруженные в свои мысли, подсчитывая наши богатства, планируя немыслимые поступки, пытаясь унять внезапно вспыхнувшие невозможные надежды, которые так старательно вытравляли из нас родители с их гневными обличительными речами против жадности. (Не замечала, чтобы они действовали на Роджера.) Мы оба сходились на том, что «Урсулу» надо продавать в «Кристи». После снятия ее с торгов в «Друо» надо немного выждать и затем явить миру как подлинную работу Латура. Лувр к тому времени уже откажется от нее. Мы оба думали о том, что будем делать с деньгами, а Роджер вдобавок ломал голову, как бы не делиться с Персанами. Я соглашалась, что они не имеют никаких прав на картину.
