Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга первая
– Я даже не знаю, Педро…
– Вы в жизни не пробовали ничего подобного, – зашептал мексиканец. – Кайф фантастический, ни с чем на свете не сравнится. Обещаю. Так взлетите, что не захотите возвращаться. Прямо к Нилу Армстронгу на Луну.
– И почем?
Он развел руками.
– Чтобы вы не считали меня скрягой, первая доза – за мой счет.
– О'кей, – кивнула Соня. – И ты покажешь, как его применять.
Педро расплылся в улыбке.
– Весь этот балдеж начинает нам дорого обходиться, – посетовала Соня, когда они не спеша ехали к ранчо, потом, хихикнув, спросила: – Эй, а где твой папаша хранит наркотики?
– В сейфе. Но комбинацию цифр я не знаю.
– А моя мачеха нюхает кокаин, – с легкой завистью задумчиво проговорила Соня. – Никогда не пробовала.
– Дерьмо. Кокаин – для людей, которые не знают, куда выбросить деньги, и хотят чувствовать себя на взводе, а не получать кайф. Забудь об этом.
– Настоящий возбудитель, да?
– Ну и что в этом хорошего? – буркнула Иден. Ее мысли были заняты незнакомцем, который стащил ее с коня. – Кокаин не изменяет реальности. Ты все равно остаешься самой собой.
– Но я принимаю наркотики не для того, чтобы перестать быть самой собой, – возразила Соня.
– А я именно для этого, – угрюмо сказала Иден.
Она снова вернулась к своим мыслям. Произошедший в каньоне случай был самым значительным приключением прошедшего года. Когда она расскажет о нем школьным подругам, у них глаза на лоб повылезут.
Признаться, у этого странного человека весьма привлекательная внешность, даже пугающе привлекательная. А как он на нее смотрел! Словно живьем хотел съесть.
Жаль, она не знала, что он солдат. Она бы могла рассказать ему о грандиозных акциях протеста в Вашингтоне. И, может быть, тогда он бы поверил, что ей совсем не все безразлично. А если бы он не стал слушать, она бы получила удовольствие, глядя, как он выходит из себя.
Когда они приехали на ранчо, Иден уже приняла решение никому ничего не говорить. В том числе и полиции.
И случай в каньоне вовсе не был никаким приключением. Но после него у нее осталось какое-то необъяснимое тревожное чувство.
Она не смогла поделиться своими впечатлениями с подругами. Между ней и этим страдающим молодым человеком было что-то. Что-то особенное. Некая эмоциональная общность.
Связь.
Глава седьмая
МАТИЛЬДА
Июль, 1936
Сан-Люк
Близится начало гражданской войны в Испании.
Уже несколько недель страна живет в обстановке напряженного ожидания, что армия совершит государственный переворот и свергнет раздираемую бесконечными политическими распрями, едва стоящую на ногах Республику.
Начинается летняя засуха. Побелели выжженные солнцем поля, камни трескаются от жары. Страсти накаляются. Нервы людей натянуты до предела.
12 июля убит Хосе Кальво Сотело, экс-министр финансов и один из наиболее уважаемых представителей консервативной партии в парламенте.
Это преступление становится той искрой, от которой вспыхивает пламя гражданской войны. Армия начинает действовать.
Севилья сдается через два дня. За ней следуют Кадис, Гранада, Кордова.
Через четыре дня мятежные генералы захватывают треть Испании. Они рвутся к Мадриду и Барселоне. Франко уже направил срочные депеши с просьбой безотлагательно оказать помощь техникой, оружием и боеприпасами в Италию и Германию. Гитлер представляет военно-транспортные самолеты, чтобы Франко мог перебросить свои марокканские войска в Гибралтар. Муссолини присылает бомбардировщики.
Итак, гражданская война пришла на землю Испании.
В Бургосе генералы формируют хунту. В ряды фашистов вступают тысячи мужчин.
Анархисты требуют оружие, но правительство не желает давать винтовки в руки этих людей с обезумевшими глазами. И не важно, наступают войска Франко или нет.
Оружие разворовывается. Повсюду создаются отряды милиции.
Начинаются настоящие бои. В Барселоне в ожесточенных сражениях между мятежными солдатами и кое-как вооруженной толпой горожан погибают пятьсот человек.
В ночь на 20 июля в Мадриде сжигают пятьдесят церквей.
На следующий день две тысячи пятьсот офицеров, солдат и фашистов-добровольцев баррикадируются в армейских казармах. Шахтеры-коммунисты из Астурии подрывают ворота динамитом. Происходит массовая резня офицеров. Парадный плац напоминает поле, покрытое листьями цвета хаки.
Среди этих страшных трагедий почти незамеченным осталось одно менее значительное событие: 25 июля сгорел женский монастырь в Сан-Люке.
Снова, как в 1909 году, толпа простолюдинов с факелами, дубинами и ружьями в руках ворвалась в монастырь.
Монсеррат Мартинес, матушка-настоятельница, пытается увещевать разбушевавшихся мужиков.
Но они еще сильнее разъяряются. Большинство из них очень молоды, некоторые – совсем подростки. Они принадлежат к тому типу людей, которые через несколько месяцев станут основными участниками конфликта и с той, и с другой стороны. Это юные убийцы Испании, те, кому жестокость доставляет удовольствие.
Они неуправляемы.
Несколько погромщиков тащат матушку-настоятельницу во двор и формируют импровизированную расстрельную группу из семи человек. Она молится.
Сейчас еще никто не знает, смогут ли они переступить эту последнюю черту.
Они ставят ее к стене и, отойдя на несколько ярдов, выстраиваются в шеренгу. Внезапно Монсеррат понимает, какой страшный грех собираются совершить эти люди. Она поднимает руку, дабы осенить их крестным знамением.
Раздается нестройный залп. Мать Мартинес, схватившись за грудь, на которой алыми лилиями расползлись пятна крови, сползает по стене на булыжники двора. Ее раскрытые веки слегка вздрагивают.
Воодушевленные, юнцы бросаются на поиски новых врагов. Схваченного возле алтаря священника тоже волокут во двор. Ему показывают распростертое тело Монсеррат, и он умоляет их позволить ему исповедоваться перед смертью.
– Исповедуйся нам! – презрительно кричит ему мальчишка лет девятнадцати. – Покайся, что ты фашист и изменник родины!
Когда они в него стреляют, священник все так же стоит на коленях. Он падает и замирает, почти касаясь тела Монсеррат.
Разумеется, Церковь является наименее защищенным и вызывающим наибольшее раздражение придатком государства. Но почему-то никто так толком и не может объяснить, откуда эта злость. Кажется, она просто живет в людях, кроваво-красная и неумолимая. В одной только провинции Барселона суждено погибнуть тысяче двумстам священникам, монахам и монахиням. А во всей Испании это число достигает семи тысяч. Десятки тысяч невинных жертв унесет эта война.
