Анна Климова - Сердце странника

После этого сделал попытку закрыть калитку, но Кристина проскользнула мимо него и устремилась к дому.

— Эй! Куда?! — заорал охранник и удержал ее за руку.

— Отцепись, козел! — выкрикнула она, пытаясь вырваться.

— Чего? — опешил он от ее чистейшего русского.

— Чего слышал! — Кристина с силой оттолкнула его, а он, в свою очередь, схватил ее за волосы.

— Что за блин? — в руках озадаченного охранника остался только черноволосый парик.

— Стой, коза дурная! — запоздало крикнул второй охранник.

Она не слушала. Она бежала. Двух секунд хватило на то, чтобы сорвать с ног туфли-лодочки. Еще секунды — чтобы разглядеть Тимофея, который шел к толстяку, раскачивавшему маленькую девочку на установленных качелях.

— Тим! — она радостно и одновременно тревожно взмахнула рукой.

Он обернулся.

— Что будет? — переспросил Старик. — Если тебе действительно не дорога жизнь — иди и делай. Но подумай хорошенько, стоит ли. Ради чего? Ради глупенького пацаненка, который и так отделается легким испугом? Ради людей, которых ты совсем не знаешь и которые плевать на тебя хотели?

— И ради них тоже, Сергеевич.

— Ну, вернешь ты им деньги — и что дальше? Думаешь, они в ножки тебе поклонятся?

— Глупый ты, хоть и пожил много, т покачал головой Тимофей. — Как ты только сам себя выносишь, удивляюсь. От тебя несет, как от старого грифа, который всю жизнь боится упустить свой кусок тухлого мяса. Всю жизнь, Старик. Это много. Самое смешное, что когда-нибудь этот кусок застрянет у тебя в горле и никто тебе не поможет. Потому что ты живешь среди других падальщиков. А вот им на тебя действительно наплевать. Пока, Богдан Сергеевич. Может, еще увидимся.

Тимофей повернулся и вышел из-за дома на лужайку по направлению к Остерману. Увидев его, Остерман шепнул что-то своей внучке и легонько подтолкнул. Девчонка вприпрыжку понеслась к ребятне, поймавшей в плен одного из клоунов.

— Тим! — услышал Тимофей и обернулся. Сердце его в это мгновение сжалось так сильно, что он просто физически почувствовал невообразимую тяжесть в груди. Сердце его стало одинокой планетой в безграничном космосе его внутреннего Я, застывшего в абсолютном холоде.

Он ощутил страх. Но не за себя.

Это был первозданный страх, испытанный, вероятно, первым мужчиной на заре времен. Тем самым мужчиной, который впервые задумался о ком-то, кроме себя и своих нужд. Он посмотрел на свою женщину и неожиданно в его темном мозгу мелькнула мысль-искра! Он представил все морозные ночи, которые провел без ее теплого присутствия. Он вообразил ледяные пещеры, пугавшие его пустотой и незнакомыми запахами. Он вспомнил себя скитальцем, бредущим в одиночестве к гибели, грозившей ему даже от простой ранки, нанесенной разъяренной крысой. Он смотрел на женщину и видел в ней свою вторую пару ловких рук, пару быстрых ног, пару зорких глаз, пару чутких ушей. От этого он сам себе казался сильнее, смелее, ловчее, зорче. И как плохо всего этого лишиться! Подумав так, первый мужчина снял с себя теплую шкуру и протянул первой женщине. Плоть второй половинки нуждалась в такой же заботе, как и собственное тело.

Не в древних ли пещерах человеческого сознания прятался этот страх за вторую половинку? Вернее, страх за то, что она может исчезнуть, и вместе с ней исчезнет двойная сила, уйдет в землю, растворится в облаках, как дым от костра, поблекнет и растает, как тают утром яркие точки на небосводе. И тогда рука сама тянется к руке, глаз к глазу, ухо к уху, губы к губам…

Мысль-искра разгорелась. Свет ее ослеплял благоговейным ужасом, который заставлял придвигаться ближе друг к другу. Это притяжение стало неистребимо, оно лишь усиливалось с расстоянием.

Тимофей увидел Кристину. Она задержалась на краю лужайки, чтобы махнуть ему рукой, а у него не хватило мужества поднять в ответ свою руку. Все в нем дрожало и корчилось в страшной агонии протеста, продиктованного страхом. Страхом за свою вторую половинку, потеря которой сделала бы его слабее, ослепила бы его и превратила в полуглухого и бесчувственного истукана.

И вот чего не следовало второй половинке, так это находиться с ним в эту минуту!

— Кристина, нет!

Секунды на открытой лужайке давили на него невыносимым грузом. Каждой клеточкой своего тела Тимофей ощущал движение самой быстрой стрелки часов. Те мгновения, когда он смотрел на бегущую Кристину, оставляли на его душе огненные полосы, которые, как он подозревал, никогда не заживут.

«Уходи отсюда», — предостерегающе качал он головой, но она с улыбкой продолжала бежать.

«Прошу, уходи… Прошу… Прошу…»

Она все слышала и чувствовала, но не остановилась. С половинками всегда так. Их нельзя просить сделать невозможное.

Земля под ногами Тимофея вдруг обрела электрический заряд, выстреливший в него через подошвы.

Никогда он не был так близок к пониманию своего предназначения в этом мире. И никогда не подходил к разгадке своего существования. Все его невысказанные надежды и стремления, составлявшие суть, корень, потаенный смысл бытия, приближались к нему во плоти и крови. И это было так. Тимофей не мог оторвать взгляда от этого босоногого чуда, спешившего к нему. Чуда, которое он полюбил всем сердцем именно в этот момент прозрения, дарованного людям из неисчерпаемых сокровенных источников, открытых для всех, но не всем доступных.

Тимофей сделал шаг ей навстречу. Обнял, сжал крепко. И тут что-то, чего он ждал, но так и не смог примириться, ударило ему в спину. Силе удара нечего было противопоставить. Инстинктивно рука подалась вперед.

И тут новый удар зашвырнул целую горсть боли в плечо. Мгновенная резкая судорога сменилась липкой, тупой молчаливостью в руке. Его клоунская одежда начала быстро пропитываться кровью. Яркие краски уступали место одной — багрово-красной.

Тимофей отчетливо видел лицо Кристины. Оно превратилось в бледную луну на самой своей исчезающей четверти. А глаза… У кого еще могли быть такие глаза? У кого? Наверное у…

Мысль-искра зашипела и стала гаснуть. Все путалось. Он видел Кристину так близко, что мог пересчитать все веснушки, горевшие на ее бледном лице солнечными крапинками. Он видел ее глаза, которым никак не мог подобрать сравнение. Они сочились влагой, стекавшей по ее щекам полноводными реками прямо на траву. Она лежала рядом с ним — голова к голове — и прикасалась к его губам. Целовала кончики своих пальцев и снова прикасалась. Он ощущал только эти осторожные прикосновения. Ничего больше. Совсем ничего. Только ее глаза и руки связывали его с этим миром.

— Тимофей… Тимофей… Тимофей… — повторяла Кристина.