Анна Климова - Осенняя женщина
— А о чем?
— О том, что вам это рано или поздно боком выйдет. Все вернется. Всегда возвращается. Я уже убедился в этом.
— Мы сейчас не настроены дискутировать о метафизических наказаниях за грехи! — раздраженно тряхнула прической Ира. — Время идет. И чем дольше мы бездействуем, тем больше на этого парня накопают наши доблестные правоохранительные органы. Кстати, очень скоро по телевизору покажут сюжет об упомянутом Богданом Сергеевичем происшествии. Посмотри на досуге. Очень познавательно.
— Твой ответ, Тимофей?
— Я должен подумать.
— Разумеется, разумеется. Но Ирочка права. Время идет. И чем дальше, тем труднее нам будет «отмазать» его, как говорит Олег.
— Дайте номер телефона. Я позвоню вам.
— Вот это уже другой коленкор! — обрадовался Старик, подавая ему свою визитку. — Спешите творить добро, говорил один наш знаменитый писатель. Весь мир не стоит одной детской слезы.
Тимофей спрятал визитку в карман куртки.
— Все вернется. Будьте уверены, — сказал он и вышел.
На следующий день Тимофей попросил Диму достать ему живых тараканов. Митек не удивился и через несколько часов, счастливый от того, что смог услужить лучшему другу, притащил ему в пластиковой таре огромных и неповоротливых тварей, которых можно было увидеть разве что в передаче Дроздова о животных или в фильме ужасов. Когда Тимофей объяснил, что ему нужны насекомые отечественного образца, тут уж Митек нахмурился. Это было все равно, что просить его продать снег зимой. Дима поинтересовался: какого черта? Тимофей ответил: надо. Покипятившись для приличия — мол, он не позволит делать из себя неизвестно что, — ровно через пять минут и три секунды Дима начал размышлять вслух, где бы раздобыть требуемых усатых соотечественников. Собственная кухня отпадала, потому что не далее как на днях бабка с помощью патентованного средства произвела генеральное сражение и погубила легион непрошеных жильцов. Ловить их у соседей было рискованно, так как те могли бы неправильно его понять. Но тут Митек вспомнил о своем очередном новом знакомом, содержавшем дома капризных ящериц, отказывавшихся питаться кем-либо еще, кроме тараканов. Через час требуемые рыжие соотечественники в большом сетчатом боксе были доставлены. Однако с тех пор Митек потерял покой.
— Эй, чудила, ты меня слышишь? — приставал он к Тимофею на работе. — Хочешь, я тебе отдам пять баксов, только скажи, чего ты с этой пакостью сделал?!
— Я их приготовил с соевым соусом по старинному тайскому рецепту и устроил праздник желудку, — ответил втайне потешавшийся Тимофей.
— Сверху даю еще пять. Десять баксов!
— У них вкус креветок, надо заметить…
— Меня не вырвет, не надейся. Мое последнее предложение — двадцать баксов!
— Эта загадка уйдет вместе со мной в могилу.
— С тобой все ясно. У мальчика взыграло детство, — проговорил недовольно Митек.
Двадцать баксов! За работу, приносившую Тимофею когда-то не меньше двух-трех кусков в тех же зеленых бумажках. Как ужасно упали цены за три года!
— Кстати, — прошептал Тимофей, потому что Инесса Михайловна за соседним столом уже навострила ушки, — я завтра собираюсь сачкануть. Прикроешь меня?
— Ладно, неблагодарный. Отмажу тебя в очередной раз. Но с тебя упаковка пива. Компенсация за слюну, которой меня завтра обрызгает наш Кузя. И вообще должен я знать, за что страдаю?
— Должен, должен, но знать тебе все равно не обязательно. Будешь спать лучше.
— Вот чего нет, того нет. О тебе ведь, паршивце, думаю.
— Только не это! — хихикнул Тимофей.
— Не в том смысле, извращенец! Мне твоя скрытность покоя не дает.
— Да неужели? — притворно изумился Тимофей, отворачиваясь к экрану компьютера.
— Кстати, вот куда ты дел свою Майю? У вас что, уже завяли помидоры?
— Скукожились — будет вернее.
— И я узнаю об этом последним? Понимаю, тебе сейчас плохо. Ты можешь поплакаться у меня на груди. Потом. Не на людях.
— Во-первых, обойдусь как-нибудь без твоей груди. Во-вторых, слишком много говоришь, Митек.
— «Птица Говорун отличается умом и сообразительностью. Умом и сообразительностью». Истина, подтвержденная временем. Можешь поделиться со мной всеми интимными подробностями, и они уйдут вместе со мной в могилу.
— Боюсь, ты уйдешь в могилу раньше, чем я поделюсь.
— Все понял. Я же воспитанный мальчик. Только разреши сделать последнее предложение. Предлагаю двадцать пять баксов за историю о тараканах! Двадцать пять!
— Дать тебе еще один рецепт?
— Да пошел ты!
Тимофей почти видел, каким был Димка в детстве, — маленький головастик с непропорционально большими ушами, сопливый, с открытым из-за аденоидов ртом, наглый и оттого смелый. Старшие дети его наверняка часто колотили. Смущало ли его это? Ничуть. Он хохотал в лицо обидчикам и раз за разом повторял оскорбления, за которые его били. Его тормошили, а он давился от хохота, визжа, к примеру, как полоумная свинка на весь двор: «А Сашка навонял! Я все слышал! Сашка навонял!». И никто не мог бы заткнуть ему рот, потому что затыкающие руки он предпочитал слюнявить. Наглость, говорят, — второе счастье. Дима был тому лишним подтверждением. И если ситуация осложнится, Тимофей знал, на кого можно положиться, несмотря на противоречивость Димкиного характера.
* * *Вера была из тех девчонок, которые сочетали в себе ум, любознательность, простоту в общении, ненавязчивость, смелость и умение держать язык за зубами. Платьям она предпочитала джинсовые комбинезоны, вместо журналов «Cool» с фотосериями на молодежные любовные темы она покупала произведения Стивена Кинга, Хоторна и Набокова. Вера переписывалась с различными университетами Европы, которые в ответных письмах на ее новации предрекали ей большое будущее. Вера обещала стать талантливой карьеристкой. В лучшем смысле этого слова. Лет эдак через десять — пятнадцать она сменит свой комбинезончик на строгий костюм деловой женщины, жаргон — на безупречную речь, полную шарма и обаяния настоящей хищницы, а из квартиры родителей в Малиновке переберется в какой-нибудь пентхаус в Америке или в скромный домик на окраине Лондона. Трудно угадать, где может остановить свой выбор девушка с широкими возможностями, добытыми собственными талантами и трудом. Может быть, она будет одна, потому что мужчин привыкнет рассматривать под микроскопом, а возможно, счастливо выйдет замуж. Но в минуты затишья, в сером сумраке незанятых вечеров, в дождь, барабанящий в окна ее прекрасной спальни, она будет скучать по родине и с ностальгией вспоминать свое детство. И, судя по всему, Колька собирался оставить след в ее воспоминаниях.
