Преданная. Невеста (СИ) - Мария Анатольевна Акулова
— Самая близкая, Лиза. И я жалею, что мы с тобой так тупо поссорились. Обе виноваты. Мне было очень больно.
— Заткнись, Юля, — она повторяет, явно предупреждая. Белеет от ярости. Держит всё в себе. А я колеблюсь. Страшно пережать ее. С ней сейчас все страшно. Но доверяюсь интуиции и решаю рискнуть.
— Мне было сложно, Лиз. И я, возможно, виновата, что эти сложности переживала в себе, а не…
— Да мне похуй, господи! — Лиза взрывается, перебивая меня. Я замираю и захлопываю рот. Сердце сходит с ума, потому что я вижу в глазах Лизы слезы. Она тоже их чувствует. Зло смахивает. Кулаки снова сжаты. — Поздно, Юля. — Чеканит глухо. — Я больше не нуждаюсь, спасибо. Уйди лучше, а то тошнит от твоего лицемерия.
Подруга пытается сесть ровнее, но получается плохо. Она слабая и на это тоже злится. Снова хочет куда-то уйти. Отсюда. От нас. Но мы держим. И сил у нее не хватает.
— Ты пыталась до меня достучаться. Ты всегда желала мне добра. Мне плохо от осознания, что я делала тебе больно, отказываясь от…
— Да заткнись ты!!! — Лиза настолько не готова слушать, что переходит на крик. А я вроде бы ко всему готова, но пугаюсь. Дергаюсь, отшатываюсь и бьюсь бедром о угол спинки стула. Кожу взрывает болью. По спине бежит холодок.
Я не занимаюсь самообманом и не придумываю себе, что обладаю какой-то исцеляющей магией. Я просто единственный человек, которого она хотя бы пускает. Или пускала. Уже не знаю…
Я тру ушиб, а Лиза смотрит вокруг. Хочет сесть ровнее или даже встать. Но ей пока рано без поддержки. Слабость. Тошнота. Она почти не ест. Преимущественно питается с помощью капельниц.
Я шлю нахер свою самоуверенную интуицию и понимаю, что подруга не готова.
— Лиз, не надо… — делаю еще один шаг к ней. Придерживаю за плечо, как бы прося лечь.
— Руки убрала и пошла нахуй, — она же сбивает. Даже прикосновение мое чувствовать не хочет.
Дальше смотрит на катетер в вене. Дергает его и толкает поставленную недавно капельницу. У меня сердце подскакивает к горлу. Мне кажется, я только порчу, а не помогаю.
— Лиз… — Зову ее, всхлипывает. Дрожит вся. Пытается спустить ноги с другой стороны, я оббегаю. Прижимаю колени к кровати. Она снова бьет по рукам. Толкает.
— Ты можешь уйти? Уйди, блять! Я тебя видеть не хочу!
Произносит с таким отчаяньем, что у меня по коже мурашки.
Мы пересекаемся взглядами и в ее я читаю, что она ни черта не кокетничает. Ее мутит от меня. Подозреваю, от жизни тоже. И что мне с этим делать… Не знаю.
Поднимаю руки и отступаю. Внутри гадко. Сердце вылетает.
— Я ухожу. Только ты не вставай.
— Вон! — Она еще раз взмахивает рукой, указывая на дверь. Я разворачиваюсь на пятках и правда выхожу.
Дальше — на автопилоте. Поймать медсестру. Попросить срочно зайти. Дождаться под дверью, когда выйдет и скажет, что капельница на месте. Пациентка успокоилась. А дальше… Пытаться как-то жить.
Я спускаюсь по лестнице, чувствуя, что тело всё еще бьет мелкая дрожь. В голове — сумбур из мыслей, безнадеги и чувства вины. Мне понятно, за Лизу личный кризис я не проживу, но как помочь эффективно — тоже не понимаю. Может просто уйти? Может с концами? Думаю об этом и чувствую себя еще большей предательницей…
Смотрю на экран прожужжавшего телефона и не с первого разу складываю буквы в слова. Слава спрашивает: "Всё ок?", а я не знаю даже, как ему честно ответить, насколько не ок…
Толкаю двери, промямлил что-то невразумительное в ответ на пожелание хорошего дня от сотрудницы клиники на рецепции. Спускаясь с крыльца, смотрю под ноги, поэтому первым делом вижу заступившие мне дорогу носки начищенных до блеска мужских туфель. Дальше чувствую пальцы на коже.
Поднимаю голову.
— Привет, — Смолин выглядит уставшим, хмурым, всё так же сконцентрированным. Тоже ездит сюда каждый день. Я рада, если мы с ним не пересекаемся, но сегодня не повезло.
— Добрый день, — здороваюсь глухо. Он кивает в сторону. Я снова подмечаю для себя разницу. Из короля мира в растерянного отца.
— Уделишь мне пять минут?
Могу отказать, но киваю.
Мы отходим в сторону от крыльца на небольшой, скрытый от окружающих аккуратно офорленными кустами пятачок выложенный тротуарной плиткой. По периметру здесь стоят вполне приличные лавки, но садиться Смолин не торопится. И я тоже стою. Обнимаю себя руками. Тру плечи. На улице противно, холодно, влажно. Мне в пальто не очень комфортно, а мужчина и вовсе в пиджаке. Видимо, из машины.
— Как она? — Спрашивает, смотря в мое лицо так пристально, что я почти физически это чувствую. Он, уверена, хотел бы хороших новостей, но у меня пока всё по старому.
— Заговорила со мной. Послала нахуй. Сказала не приезжать больше.
Смолин кривится. Смотрит над моей головой туда, где находятся окна ее палаты. Вернувшись к моему лицу, обещает:
— Она отойдет. Заговорила — уже хорошо.
И вызывает у меня улыбку.
— Думаете? — Мой вопрос выражает закономерный скепсис. Вместо ответа — выдох. Он цедит сквозь зубы: "что ж такое, блять", а потом тянется к карману. Достает сигареты.
Открывает пачку и разворачивает ко мне. И я раньше — никогда, а сейчас холодные пальцы сами тянутся. Беру, сжимаю губами. Киваю в благодарность за то, что подкурил.
Смолин тоже затягивается своей и начинает двигаться. Туда-назад по периметру нашей маленькой переговорки.
Я смотрю на него и впервые в жизни полноценно курю. Не понимаю пока, когда наступит успокаивающий эффект. Затяжка. Задержка. Выдох. Слежу, как тлеет. Сбиваю пепел на землю между плит.
Мужчина останавливается и все же садится на одну из скамеек. Упирает локти в разведенные широко колени. Я смотрю на него сверху, но превосходства не чувствую. В спину толкает никому не нужное сострадание.
— Я думаю, всё будет хорошо, — даю прогноз, который никто давать права не имеет. В ответ получаю специфическую благодарность: Руслан поднимает голову и улыбается кривовато. Смотрит внимательно. Слегка качает головой…
— Я чувствую огромную вину, Юля. Перед ней.
Не хочу это знать и слушать. Киваю и снова затягиваюсь. Не хочу иметь с ним ничего общего. Знаю себя: я склонна жалеть. Проникнуться к кому-то — две минуты. Я до сих пор помню, как он в ту первую
