Заставь меня остаться - Юлия Гауф
Реабилитация началась пару дней назад. Разумеется, не в полную силу, швы не позволяют Марату напрягаться, но реабилитолог должен приучать его чувствовать тело, принимать правильное положение, даже дышать и то нужно правильно! И всё бы ничего, я была рада этому, правда! И даже решила явиться на первое занятие, чтобы подбодрить любимого человека как девчонка из группы поддержки.
А Марат наорал на меня.
И прочь выставил из комнаты.
Всегда так. На тренировки мне нельзя, когда к Марату приходят врачи — тоже нельзя. Не позволяет мне себя помыть, хоть как-то помочь — для этого тоже есть человек, которого Марат отказывается называть сиделкой, и именует помощником.
— Мне можно только улыбаться и радовать глаз. Ну, еще гулять по дому, заказывать нам пищу, и принимать ее вместе, — прошипела я, и пнула стену. Счастливчик тихо заскулил, остановился, и поднял на меня взгляд. — Да-да, дорогой, потому мы с тобой и гуляем по дому! Хотя, тебя бы не выгнали из комнаты Марата. Такая «честь» только для меня. Детишкам и впечатлительным юным девам нельзя видеть болезни в их воплощении, это травмирует нежную психику. Господи, как же меня это бесит!
Я высказалась, и снова пнула стену. Аж колено заболело.
На самом деле, когда мы с Маратом уезжали из больницы, у меня состоялся приватный разговор с его лечащим врачом. Я услышала много «приятного», целый инструктаж: должна быть готова к перепадам настроения, к негативу в свой адрес, к депрессиям или же наоборот к всплескам неадекватной активности Марата, который мог сойти с ума на пару минут, и решить что сможет силой мысли заставить себя встать с кровати. Меня и правда предупреждали о многом, и я была готова.
Но Марат был вежлив со мной. Мы разговаривали, завтракали вместе, смотрели фильмы. Да, он не позволял себя обслуживать, и я кивала на это — беременным нельзя утомляться, так ведь? И на коляску Марат со скрипом, но согласился, но катать себя тоже не разрешал — это я списала на мужскую гордость. Никаких ночевок в одной кровати? Тоже логично, мало ли, вдруг я ночью начну крутиться, и поврежу его ноги. Марат не особо благожелательно встречает мои поцелуи и объятия? Так ему не до интима, даже такого подросткового — он на лекарствах.
И так день за днем я кивала самой себе, отыскивая оправдания, пока не дошло — меня просто отстранили от всего. Мы как приятели живем в одном доме, спим в разных постелях, целуемся раз в день в щеку, полчаса проводим в саду как благочинная пара пенсионеров, и… всё. Куда-то дальше, вглубь, мне нельзя. Вход запрещен! И чувствую я себя из-за этого как не особо долгожданная гостья в чужом доме — выгнать невежливо, но и показательно радоваться такой себе дороже, вдруг поверит и решит задержаться.
— Ну и что мне делать? — спросила у недоумевающего пса, с которым беседую гораздо чаще, чем с кем бы то ни было. — Так все и оставить, друг мой дорогой? Ходить приживалкой, улыбаться, и в щечку целоваться?
Счастливчик вдруг сорвался с места, устав от моей шизофрении, и нагло удрал. Услышала его бодрый топот по дереву — он спустился на первый этаж. И я разозлилась. Не на пса, а на Марата и на себя.
— Хватит с меня! — я сжала кулаки, и быстро пошла в свою спальню, где быстро собрала свои вещи в сумку.
Сумку я спустила на первый этаж, дождалась, пока у Марата закончится занятие, проводила специалиста, и вошла в спальню Марата. Благо, сам он в душе вместе со своим помощником. Открыла шкаф, и начала развешивать свои вещи, напевая старый хит Егора Крида:
— Моя невеста, ты моя невеста.
И если честно, мне с тобою так повезло.
Моя невеста, ты моя невеста.
Мне интересно, это наяву или сон…
За очередным распеванием припева про невесту, с которой хоть кому-то повезло, и развешиванием домашних платьев меня и застал Марат.
— Алика?
— Ммм… да, я самая, — промурлыкала я.
— Вижу. Я имел в виду какого хрена ты делаешь в переводе на вежливый.
— А я имела в виду вежливость.
— Оставлю вас, — подал голос помощник Марата, и вышел из спальни.
— Мы же договорились…
— Мы не договорились, — перебила я.
— Тебе беременность память отшибла? Говорили об этом уже, — Марат раздраженно раздул ноздри — любо дорого смотреть. — И ты согласилась, кстати: ты спишь в своей спальне, а я здесь. Так будет удобнее.
— Может и договаривались, значит память и правда отшибло. Беременность, гормоны, сам понимаешь. В общем тот наш, прости господи, договор аннулирован из-за потери памяти одной из сторон! Спать я буду с тобой. И всё остальное — тоже с тобой!
— Что за детский сад? Складывай в сумку свои манатки, и дуй обратно.
— А ты прикажи, чтобы меня выставили, — подмигнула я Марату, и захлопнула дверь старомодного, явно раритетного шкафа. — Пусть охранник войдет в спальню, сам соберет мои вещи, и утащит и их и меня на второй этаж. Иначе никак, прости, только силой.
Марат сузил глаза, кулаки сжал. На лбу венка набухла — просто воплощение раздражения и злости. И мне нравится это! Чертовски нравится! Всё лучше чем набившие оскомину «будьте-здрасте», и расцеловывания воздуха рядом со щеками. Пусть бесится, злится! Пусть уже ведет себя так, как хочет — кипит ведь весь, вижу, чувствую это. А послать меня смог только когда я на первое занятие с реабилитологом ввалилась.
— Алика, по-хорошему свали, а!
— Из спальни? Или вообще?
— Из спальни, — прорычал сквозь зубы.
— Я уже озвучила как именно меня отсюда выставить — только с помощью охраны. Да-да, — кивнула я нагло, — пользуюсь своей властью, милый, пока сам ты не можешь меня вышвырнуть, раз сил на это нет!
Я вскинула подбородок, а Марат… расхохотался, качая головой.
— Характер решила показать? Все равно, ночевать ты здесь не будешь, вот увидишь.
— И ночевать буду, и помогать тебе. И целоваться станем, и всё остальное, — я села напротив него на кровать. — Ходить ты пока не можешь, но твой врач сказал мне что…
— Что член встает? Встает, да, но падает быстро. Лекарства, дорогая, уж прости, но трахать сейчас я способен только мозг. Так что для твоего же блага лучше
