Анна Берсенева - Уроки зависти
– Это не имеет значения. Мне была бы неприятна твоя физическая близость с другим мужчиной, но в общем-то дело не в ней. – Он встал из-за стола, подошел к елке, тронул золоченую цепь. Сказочные шишечки звякнули тихо и жалобно. – Люба, я думаю, будет правильно, если я уеду на рождственские каникулы, – сказал он, не оборачиваясь.
– Куда? – опустив голову, спросила она.
– Предположим, к другу во Францию. Он давно приглашает меня посетить его замок. Я уеду завтра и вернусь через три дня.
– Спасибо, Бернхард, – сказала Люба.
Лицо ее пылало от стыда, и боль, которую она чувствовала, была очень сильна.
Но он оказался прав: эта боль была лучше, чем ложь.
Глава 20
Только когда такси остановилось на углу Малой Бронной и Спиридоньевского, Люба поняла, отчего таким странным кажется ей родной город.
Она не была здесь два года. И с удивлением обнаружила, что не только она переменилась за это время очень сильно, но не менее сильно переменилась Москва.
Размашистость в ней появилась, какая-то новая живость во всем. Кондитерская вот открылась прямо напротив Любиного подъезда, и не сильно-то хуже выглядела эта кондитерская, чем во Фрайбурге.
Впрочем, Люба не была сейчас склонна ни о кондитерских размышлять, ни о переменчивом облике родины.
Она хотела найти Саню и приехала в Москву только для этого. Если бы выяснилось, что искать его следует на острове Мадагаскар или в Антарктиде, то она отправилась бы туда.
Но пока насчет Сани не выяснилось ничего. Кельнский телефон Алекса Мартемьянова, указанный в договоре, был отключен, видимо, за неуплату. Значит, надо было искать других людей, которые могли знать, где Саня.
Единственным таким человеком была Сашка Иваровская. Все-таки она училась с ним в консерватории, и она привезла его тогда в Кофельцы, и с ней у него был роман, и, может, роман этот продолжается до сих пор.
Мысль об их романе была для Любы одновременно неприятна и несущественна.
Хорошо, что хоть мамы не было дома: она наконец-то выбралась в санаторий. Это стало следствием ее знакомства с Германией: кажется, она убедилась, что забота о себе или хотя бы о собственном здоровье – это не блажь, как она всю жизнь считала. Могла бы, конечно, и раньше догадаться. Хоть с Ангелины Константиновны пример взять – та в свои восемьдесят лет регулярно посещала Карловы Вары, как привыкла с молодости.
Но и об этом Люба подумала лишь мельком. А в квартиру свою она зашла только для того, чтобы поставить чемодан.
Она никого не предупредила о своем приезде – точнее, о своем возвращении, – поэтому не знала даже, в Москве ли Сашка. Может, на гастроли укатила; ее певческая карьера складывалась, насколько Люба знала, успешно.
Так оно и вышло: Сашки дома не оказалось. Дверь Любе открыла Кира.
– Ничего себе! – воскликнула она. – Ты когда приехала?
– Только что, – нетерпеливо ответила Люба.
Впрочем, Киркин вид подействовал на нее умиротворяюще. Волосы у нее все так же торчали во все стороны, как перья у взъерошенной курицы, и каждое слово она по-прежнему не произносила, а чеканила.
Было в этом что-то до того родное, что у Любы даже сердце сжалось.
– А Сашка где? – спросила она, проходя в прихожую.
– В Кофельцах.
– Одна?
– Не знаю, – удивленно ответила Кира. – Она мне что, докладывает? Ты бы лучше спросила, как это она в Кофельцы зимой поехала. А у нас там печку сложили! Посередине дома, на две половины, дверцы и к нам, и к вам.
Кира сказала «к нам и к вам» как само собой разумеющееся, хотя дача принадлежала только Тенета и Иваровским; Люба с мамой не имели к владению никакого отношения. Но Люба жила на этой даче всю жизнь, и Кира не задумываясь сказала то, что есть.
«А она всегда так и говорила, – подумала Люба. – Почему я раньше не замечала?»
Но надо было не размышлять на отвлеченные темы, а добраться до Сашки, и поскорее. После всего, что произошло в последний месяц, любое промедление казалось Любе никчемным.
Сильно уплотнилось ее время и от плотности событий совсем с другой скоростью пошло.
– Кир, а ты что здесь делаешь? – все-таки спросила она.
– Диплом пишу. У меня диплом по лингвистике, а в ней большой элемент математики, а у Сашкиного папы по математике такие книги есть, что и в Ленинке не найдешь. Никогда не думала, что опять математикой придется заняться, – вздохнула Кира. – У нас же все гуманитарии, я всегда на Федьку с ужасом смотрела: как он, бедный, всю жизнь с этими интегралами мучается?
«И по Федору Ильичу ведь я страдала! – вспомнила Люба. – И что люблю его, думала. Как все это могло со мной быть?»
Она словно заново знакомилась с собой прежней и прежнюю себя не узнавала. Какими мелкими, ничтожными были ее чувства! Зависть, влюбленность… Зависть вообще гроша медного не стоила – когда любовь заполнила ее душу, никакой зависти не осталось и помину. Ей просто перестало хватать в ее душе места.
А влюбленность… Люба вспомнила, как в шестом классе гуляли по партам вопросники, на которые все девчонки старательно отвечали. Любимый вопрос был: «Как отличить влюбленность от любви?» Все писали длинные объяснения, которые выглядели чересчур сложно и сомнительно.
Теперь Люба не понимала, что в этом вообще сложного. Любовь оказалась так убедительна, что перепутать ее невозможно было ни с чем.
– А Царь в Гарварде уже, знаешь? – сказала Кира.
– Не-а, – покачала головой Люба. – Нравится ему?
– По-моему, да. Мы с ним через Интернет переписываемся. Это, знаешь, такая интересная штука! Ты в компьютер пишешь, а он в ту же секунду в своем компьютере все читает. Мне этого не понять! – засмеялась она. – Я, честно говоря, даже про электрический ток не понимаю, как он по проводам может течь.
«Почему я ей завидовала? – думала Люба, глядя в сверкающие интересом ко всему и вся Кирины глаза. – Во всех смертных грехах подозревала – и презирает-то она меня, и сверху вниз смотрит. И она, и Сашка… Что ж я за дура была беспросветная?!»
С этим еще следовало разобраться, и не так-то просто было разобраться с тем, что осталось в Любином прошлом.
– Сашка скоро приедет, – сказала Кира. – Хочешь, прямо здесь ее жди. Я буду математику конспектировать.
«А ты пока квартиру убери», – подумала бы та, прежняя Люба.
Но Любе нынешней противно было даже вспоминать о том, что она могла подобным образом о Кире думать.
«Все-таки с образцовостью моей выходит перебор, – усмехнулась она про себя. – Хоть в пионеры заново вступай. Или их уже не бывает?»
Кирка отправилась в кабинет, а Люба в кухню. На отсутствие воли она никогда не жаловалась, но сейчас не знала, как выдержать ожидание.
Она села за стол, привычно провела пальцем по его поверхности слева – там, где Сашка вырезала несколько нот на нотном стане, когда начала учиться музыке. Это была какая-то мелодия, но Люба так и не запомнила какая.
