Невыносимое счастье опера Волкова - Алекс Коваль
Ох*енная. Я не знаю, почему именно она так меня вставляет. Почему на ней меня так косит, но я разве что слюни еще не пускаю, когда на нее смотрю. Вся. Вся от макушки до пяточек – идеальная. Моя. Неделю в гордость поиграли и хватит. Не знаю, что дальше. И думать не хочу. В данный момент просто хочу утром с ней насладиться. У меня такого десять лет не было!
В комнату прохожу, тут из-за задернутых штор легкий полумрак. Отдёргиваю, впуская утренний свет, Тони на постели закопошилась возмущенно. На кровать с ее стороны присаживаюсь, подушечками пальцев по щеке ее веду, прядь с лица за ушко убираю. Улыбается, еще не до конца проснулась. Жмурится, сладко потягиваясь. На спину переворачивается и глаза свои зеленые, осоловелые со сна открывает.
– Привет…
– Привет, конфетка.
Вперед поддаюсь, в губы чмокаю.
Тони выворачивается, отбивается, ладошками мне в плечи упирается и причитает возмущенно:
– Вик! Ну, Вик, я ведь даже не умылась, а ты уже с поцелуями лезешь! – сама хохочет.
У меня же душа замирает. Как в старые добрые времена. Выползти с другой стороны кровати пытается. Не даю. На локоть опираясь, ее между рукой и собой прямо в одеяле зажимая. Затихает лиса, сонно улыбаясь. Правильно, конфетка, поздно бежать. Да и некуда, ты на моей территории. Догоню и отлюблю.
Нависаю над ней. Большим и указательным пальцами подбородок ловлю. Фиксирую. Снова (да, гад такой!) в губы чмокаю. Еще. И еще. И еще с десяток раз целую. Терзаю буквально своими губами, до припухлости и красноты ее губ. Ну что я сделаю, если они такие мягкие и такие сладкие? Как медом намазаны, честное слово! А я тот еще медведь – сладкое люблю.
– Все? – шепчет хитро, когда отстраняюсь. – Закончил свое нападение, варвар?
– Это были еще только предупредительные выстрелы в воздух, Кулагина. Вкусная. Еще хочу.
– Тс-с-с, тормози, – ладошкой рот мне закрывает. – Много сладкого на завтрак вредно, сахар на ушах выступит.
– Ты такая ворчливая стала, ей богу! – ладонь сдвигаю и носом своим о ее, усыпанный веснушками, трусь.
– Старею. Рубеж пройден, четвертый десяток пошел.
– Очень на то похоже.
– Эй! – возмущенно щиплет меня за руку. Правда, тут же за шею обнимает и на себя тянет. Мое сердце сейчас остановится. Навсегда! Так бешено грудную клетку разрывает своими мощными ударами.
Подчиняюсь, обнимаю и носом в ее шею утыкаюсь. Делаю вдох – мной пахнет. В моем доме, на моей постели, в моей футболке, еще и аромат геля для душа на ее коже – мой. Моя вредная коза. Глаза закрываю. Хорошо! Как же кайфово! Так лежать – это круче, чем секс. Хотя секс я тоже люблю, особенно с Кулагиной. Исключительно с Кулагиной! Все остальное чистая физика. С ней – однозначно нет. С ней – что-то на ином уровне. Какое-то слияние, блть, душ. Пафосно? Еще как. Но по-другому то, что творится со мной, когда она рядом, когда я с ней, в ней, на ней, в ее руках – по-другому слов не подобрать.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает и пальчиками осторожно затылок поглаживает, по месту удара. – Еще болит?
– Самую малость. Слегка штормит, время от времени в глазах темнеет, но жить буду.
– Точно?
– От меня так просто не избавиться, конфетка.
– А пытались?
– Было… пару раз. А ты?
– Что я?
– Как самочувствие? Выспалась?
– О да, еще как выспалась. Теперь в душ хочу.
– Пошли.
– Э, нет. Шустрый какой! В душ я пойду одна, Волков.
– Это жестоко, не находишь? Тебе сладкое ночью досталось, а я?
– А ты на больничном. Тебе противопоказано напрягаться.
– Так я и не буду. Мы, наоборот, расслабимся, – губы ее ловлю, улыбаясь. Целую, а она зубками прикусывает, – коза!
– У тебя замок в ванной есть?
– А ты правда думаешь, что он меня остановит? – языком по ее шее веду, тут же дуя на влажный след на коже. Конфетка вздрагивает. Волоски на ее руках дыбом встают, кожа становится гусиной. Тони нервно ерзает.
– Неплохая попытка, Виктор, но нет. Если не замок, то совесть тебя точно удержит от такого опрометчивого поступка.
– Я бы ей не доверял. Совести моей. Мы с ней уже давно поругались и разъехались, конфетка.
– Я заметила. Ладно, – усаживается на постели Тони, – я в душ. А ты отвернись и не смотри.
– Ты сейчас серьезно? Трогать не даешь, дай хоть поглазеть, Кулагина!
Судя по хмурым бровям – серьезно. Выныривает из-под одеяла, одергивая футболку. Боже мой, сама невинность! А какие ноги? Я на них слюни еще в свой день варения пускал, когда попкой своей идеальной в джинсовых трусах перед всем моим отделом светила. Вот как нормальному, почти здоровому мужику добровольно отвернуться и не смотреть? Вот и я не в курсе. Конфетка разворачивается ко мне спиной, держа курс на ванную, а я хватаю ее за край футболки. Задираю ткань. Кулагина подпрыгивает. Охает и шипит возмущенно. Отдергивает, сражая наповал своим изумрудным взглядом. Поздно, девочка моя! Вид твоих голых упругих ягодиц отчетливо отпечатался в мозгу.
– Как мальчишка, Волков, честное слово! Дальше что? За косички будешь дергать?
– А надо? Я могу.
– Ни капли не сомневаюсь.
– Эта задница идеальная, что на вид, что на ощупь, такой грех не светить – твои же слова. Я запомнил.
Глаза закатывает, возмущенно. Только сдается мне, что возмущение это – наигранное от и до. Уголки ее губ подрагивают, улыбку сдерживает. За дверью прячется, демонстративно закрываясь на замок. Смешной, правда, даже подаренные ею наручники с розовой опушкой из секс-шопа понадежней будут, чем эта вертушка. Стоит только захотеть…
Посмеиваясь, падаю
