Гарольд Карлтон - Рай, ад и мадемуазель
Габриель так и не полюбила воскресенье: день без работы тянулся мучительно долго, а она превращалась в немощную одинокую старуху. Но в понедельник она снова становилась главой самого известного модного дома в мире. Поэтому пожилая дама «жила на работе», а отдыхала так же неохотно, как и ела: по необходимости, а не по желанию.
И хотя с ней всегда обедал кто-то знакомый, а по Булонскому лесу возил новый шофер, Габриель ждала утра понедельника, чтобы порвать на клочки пиджак, покритиковать подчиненных — снова стать «мадемуазель Шанель».
Жизнь Моник проходила в ожидании волшебного часа наедине с Гаем в трехзвездочном отеле. Их драгоценный ритуал — кульминация недели — почти не менялся. Девушка жадно принимала ласки любимого, чтобы потом лелеять воспоминания о них. За пределами гостиницы, в доме, они держались на расстоянии друг от друга. Моник жила эмоциями, словно прокручивала фильм из воспоминаний, когда становилось одиноко. Кино о чувствах, прикосновениях, о коже Гая, его шероховатой груди, к которой так приятно прижаться. Фильм, в котором любимый ласкал ее, возрождая к жизни, проникал внутрь, доставляя невероятное блаженство, как никто и никогда — ни в прошлом, ни в будущем (она и не позволит). Гай стал дорог ей. Незаменим. Моник будто эмоционально зависела от него.
Изменилась бы ее жизнь без встреч в ужасном номере отеля? Может, мадам Антуан права: нелепо жить с двумя старыми девами, как бедная студентка? Если Моник сможет приглашать Гая к себе, вдруг он сильнее ощутит ее любовь? И захочет видеться чаще?
У сестер не было отбоя от желающих снять комнату. Поменяв квартиру, Моник освободит место для какой-нибудь девушки, только что приехавшей в Париж.
Она начала присматривать жилье и наконец, радуясь и плача в душе, нашла достойное пристанище в Ле Марэ, очень перспективном quartier.[110]
Квартира была просторной, удобной — слишком хорошей, чтобы от нее отказаться. Нанести на стены слой белой штукатурки — и можно переезжать.
Через месяц Моник слезно простилась с хозяйками, и Клаус на новой подержанной машине перевез ее пожитки. Девушка поразилась, как мало вещей накопилось у нее за три года. Теперь она сможет покупать разные безделушки на «Марш О'Пус», чтобы создать уют.
Заполучив собственную кухню, она заново открыла в себе пристрастие к кулинарии. Моник нравилось экспериментировать, нравилось есть. Вкуснятина привлекала к ней в дом Кристофера, Саманту и иногда Клауса на субботние и воскресные обеды.
«Дорогая Катрин, — написала швея сестре. — Теперь у меня в Париже есть собственная квартира. Свободную комнату я называю „покоями Катрин“. Она принадлежит тебе, если захочешь переехать».
Моник предложила Гаю встречаться у нее. В конце рабочего дня, когда все уже разошлись по домам, она нашла любимого в его ателье.
— Я не смогу выкроить больше часа.
— Может, продлишь наши встречи до девяноста минут? — ответила Моник, переступив через задетую гордость.
Гай смутился, но потом расслабился и обнял девушку.
— Да, продлим, прости. Я правда ужасный тип? — Мужчина несколько мгновений держал ее в объятиях, питая светлой энергией любви.
— Да, — согласилась она. — Иногда ты такой.
— Кто будет отвечать за качество изделий дома, когда я отойду от дел? Когда умру? — спросила Шанель Моник вечером в своем салоне.
Девушка удивленно посмотрела на нее.
— Мадемуазель, мы все надеемся, что вы проживете не меньше ста лет.
— Этот пиджак сшила ты? — резко спросила Шанель, указывая на свой наряд.
— Да, мадемуазель.
Шить одежду для главы дома — наибольшая похвала работнику «Шанель».
— Тогда ты — лучшая наследница.
— Но я не дизайнер.
— Мастерство шитья важнее. Это формирует одежду. Согласна? Ты не очень много говоришь. Не бойся озвучить свои мысли.
— Мадемуазель, я не боюсь. Я восхищаюсь вами.
— Восхищение, — язвительно произнесла пожилая дама, — не то, что мне нужно.
— А чего вы хотите? — вздохнула Моник.
— Слушателей, — хмыкнула Шанель. — Чтобы мне составляли компанию.
«Да, — подумала швея, — этого хочет каждый».
— Мадемуазель, а почему вы выбрали именно моду?
— Ох, я перепробовала множество занятий… Хотела стать певицей, но у меня не было такого уж хорошего голоса. Зато я была веселая, вела себя несколько по-клоунски. Удалось даже спеть пару песенок. Я делала шляпки для женщин из Довиля и… — Она нетерпеливо взмахнула рукой. — Это долгая история. Я добилась успеха, потому что не считала женщин, которых одеваю, мебелью, как дизайнеры-мужчины! Ненавижу разговаривать о прошлом. Принеси бокалы. Выпьем за твое будущее!
Моник знала, что Шанель не нравится пить в одиночестве. Девушка дотянулась до скотча, на который указала старушка, налила начальнице полдюйма, а себе каплю.
— Выпьем за работу! — Мадемуазель зазвенела бокалом. — За отличную работу!
— За отличную работу, — повторила Моник, отпивая. — Это все, что у нас будет в жизни? — вдруг спросила она.
Габриель резко выпрямилась.
— А чего еще ты хочешь? — рявкнула она.
— Встретить мужчину, который женился бы на мне.
Коко пронзительно посмотрела на Моник. Бокал застыл перед ее губами.
— Как и я, — сказала она и одним глотком допила скотч.
В марте торговые представители главных производителей тканей выстроились в коридоре дома «Шанель», чтобы продемонстрировать новый материал для следующего сезона. Все оживленно шутили, не забывая, правда, насколько важен этот заказ.
Мадемуазель благоволила традиционным фирмам, например «Гариг» и «Лесюэр», которые делали шерсть и твид. Шелковый джерси и английский твид обычно поставляла немолодая фирма «Абраам». Иногда Коко выбирала и ткани других производителей. Некоторые грубоватые, но дружелюбные торговцы вели себя немного вульгарно. Низкорослый пухлый продавец с усами подмигнул Моник, когда она проходила мимо. Девушка сделала вид, что не заметила.
За лотками с тканями расположились солидные старые фирмы, изготовлявшие тесьму, цветы, перья и пуговицы. Мадемуазель всегда набирала множество фурнитуры и украшений для костюмов и пальто.
Плоские золотые цепочки, пришитые с изнаночной стороны, оттягивали низ пиджака, чтобы изделие идеально ложилось по фигуре. Мадемуазель, как всегда, делала подкладки из самого лучшего шелка, никогда не жалела на них ткани, жесткой или мягкой, которую работницы вшивали в плечи или в пустоты на шее и ключице.
Мех Шанель тоже использовала только на подкладку: она всегда оставляла кусочек роскоши доступным лишь обладателю вещи.
