Джудит Крэнц - Серебряная богиня
— Синди, — крикнул Хэм Шорт, которому не терпелось похвастаться перед гостями успехами своей дочери в верховой езде, — ты поезжай первой, а мы — за тобой.
Привыкшая к своей роли образцово-показательного ребенка, Синди тронула рысью, а потом перевела пони в галоп. Дэзи, которой хотелось понаблюдать за своей будущей моделью во время езды верхом, подождала, пока Синди успеет покрасоваться перед восхищенными зрителями, а потом последовала за пухленькой фигуркой девочки. В это свежее виргинское утро Дэзи сидела на лошади со столь благородным и непринужденным изяществом, что могла бы являть собой необыкновенно величественное и грациозное видение, если бы не Тезей, трусивший у самых копыт лошади своей характерной, раскачивающейся, словно у полупьяного, побежкой.
Патрик Шеннон, глядя вслед удалявшейся по некрутому подъему Дэзи, внезапно понял, что такое настоящая верховая езда. «Кем бы она ни была, — подумал он, — но дело свое знает». Шеннон, всю свою жизнь проведший в борьбе за место под солнцем, имел наметанный взгляд и сразу отличал людей, без видимых усилий выполнявших заведомо трудную для остальных работу. Глядя вслед удалявшейся Дэзи, он видел стройную, прямую спину, абсолютную неподвижность ее рук и плеч, легкую, уверенную посадку ее головки и переполнялся восхищением и горечью. Он остро завидовал ее рассчитанным движениям, над которыми сам, обливаясь потом, бился последний месяц. Для того чтобы так управлять лошадью едва заметными движениями рук, коленей и лодыжек, заставляя треклятое животное ровно идти вперед, причем ни шагом, ни рысью, ни легким галопом, а вот так, быстрым галопом, не прикладывая при этом ни малейших усилий, надо просто родиться в седле, думал Шеннон. Это — врожденное, данное от бога, в отличие от всех остальных людей, обычных, вроде меня, которым всему этому надо прилежно учиться.
В тот момент, когда он убеждал себя расслабиться, Хэм Шорт направил свою лошадь к нему.
— Как вы смотрите на то, чтобы нам отстать от остальных? — осведомился Шорт. — Я предпочитаю седла западного типа, в них удобно, как в кресле-качалке. Простите, но у меня было мало времени, чтобы освоить английское.
— Как пожелаете, — ответил Шеннон, а Хэм Шорт удивился про себя, почему гость выглядит столь ошеломленным.
* * *Ванесса Валериан и Топси возвращались домой почти в полном молчании, изредка нарушаемом любезными замечаниями приехавшей относительно погоды, великолепия особняка и красоты окружающей местности. Но все ее реплики с трудом доходили до сознания Топси. Когда они вышли на подъездную дорожку к дому, Ванесса обняла Топси одной рукой за талию.
— Покажите мне дом, — приказала она своим низким, страстным голосом, придававшим ей большую долю очарования. Она была гибкой, как тростинка, такой тонкой и стройной, что платья, смоделированные ее супругом, всегда сидели на ней лучше, чем на любой из профессиональных манекенщиц. Она тщательно следила за своей внешностью, главную особенность которой составляла абсолютно белая кожа, резко контрастировавшая с черными, подстриженными под мальчика волосами и свисавшей на глаза челкой. Эта немодная уже прическа «Принц Валиант» считалась ее «фирменным знаком», как писали модные журналы, и наряду с другими отличительными особенностями Ванессы придавала ей облик, благодаря которому эту женщину невозможно было спутать ни с кем. У нее была несколько тяжеловатая, почти прямоугольная нижняя челюсть, густо обведенные тушью почти восточного типа глаза, ярко-красная помада на полных губах, смелая, широкая улыбка, не сходившая с ее лица и запечатленная на всех когда-либо публиковавшихся в прессе ее фотографиях. Руки ее были удивительно хороши: длинные, изящные, но одновременно округлые и сильные — руки скульптора или пианистки. Ногти она всегда подстригала коротко и не надевала никаких колец. Ванесса никогда не пыталась хоть как-то усовершенствовать и изменить свою внешность и несла свой длинный нос с такой гордостью, будто он был знаком ее принадлежности к королевскому роду. В это теплое виргинское утро Ванесса выбрала тонкое платье из черного кашемира, огромные золотые серьги и восемь браслетов работы Дэвида Вебба, нимало не позаботившись о том, подходит ли ее туалет к данному моменту или обстановке.
Трепещущая Топси провела гостью по анфиладе роскошных комнат.
— Все это восхитительно, — проговорила Ванесса, — и этот дом очень тебе идет. По сравнению с ним все в Нью-Йорке кажется таким грубым. А теперь, малышка Топси, не находишь ли ты, что настало время показать мне верхние помещения? Очень любопытно взглянуть на твою спальню. Парадные комнаты никогда так не раскрывают сущность человека, как личные апартаменты, ты не находишь? Или я слишком любопытна? Это потому, что я уже насмотрелась у тебя стольких замечательных вещей, что просто заболеваю от зависти. Когда ты в следующий раз заглянешь к нам в гости, будучи в городе, — а я надеюсь, что это будет скоро, — ты сама поймешь почему.
У Топси от радости дух перехватило, когда она услышала эти волшебные, столь многообещающие слова.
В спальне Ванесса присела на край широкой кровати под балдахином, который Топси сумела отстоять, споря с упрямым декоратором, и соорудила из почти двухсот семидесяти пяти метров отличного шелка персикового цвета.
— Это и есть супружеское ложе? — спросила Ванесса, указав вялым взмахом руки на кровать с четырьмя колонками, поддерживавшими балдахин по углам.
— Ложе? Ах да… Нет, Хэм спит в своей комнате. Он любит работать допоздна, а рано утром начинает звонить по телефону.
— И он приходит навестить свою женушку сюда, в ее постель, или она ходит к нему? — с невозмутимым видом поинтересовалась Ванесса.
— Зачем? Ах…
— Ох, Топси, до чего же ты мила. Ты снова покраснела, как тогда в Нью-Йорке. Я прекрасно знаю, что стоит покрасневшему человеку сказать об этом, так он тут же покраснеет еще сильнее, но я не могу удержаться… Иди, сядь рядом, я не могу разговаривать, когда ты чуть ли не в километре от меня.
Ванесса похлопала рукой по покрывалу рядом с собой, и Топси, сама того не желая, подчинилась, покорно присев на кровать. Ванесса взяла ее руки в свои и кругообразным движением провела одним из своих тонких пальцев по ладони Топси.
— Мне было интересно, пригласишь ли ты нас… после того, что случилось в Нью-Йорке, я боялась, что напугала тебя. Нет? Я рада, я так этому рада. Я каждый день вспоминала тебя, думала о том, что мы легко могли бы стать близкими, очень близкими друзьями. Тебе не хотелось бы этого, милая Топси?
С этими словами Ванесса облизнула подушечку указательного пальца и быстрым движением коснулась еще влажным кончиком пальца середины раскрытой ладони Топси. Убедившись в том, что Топси осознала столь недвусмысленное приглашение к действиям, но не отпрянула прочь, Ванесса поднесла ее руку к своим губам и вобрала один из пальцев Топси в рот, а затем принялась обсасывать его, начиная с основания до самого ногтя. Топси застонала.
