Даниэла Стил - Путешествие
Мэдди издала звук, похожий на звериный рык. Она испытывала такое чувство, словно Энн была ее родной дочерью. Мысль о том, что девушка погибла, казалась невыносимой. А как же ребенок?.. Раф ответил, что о ребенке он ничего не знает.
Вскоре телевизионщики ушли. На прощание Раф, с трудом сдерживая рыдания, сказал, как он счастлив оттого, что она жива.
И Лиззи говорила то же самое, захлебываясь слезами. Мэдди позвонила ей в Мемфис, чтобы сообщить, что с ней все в порядке. Всю прошлую ночь Лиззи не отходила от телевизора. Не увидев мать в программе новостей, она стала звонить ей домой, но никто не брал трубку. И тогда Лиззи поняла, что Мэдди там, в развалинах.
Потом позвонила Филлис Армстронг. Сказала, что они с президентом счастливы за Мэдди. Говорила о страшной трагедии. Особенно ужасно, что погибли дети. Они обе не могли удержаться от слез. Положив трубку, Мэдди спросила медсестру об Энди. Та ответила, что малыш в детском отделении больницы и пробудет там еще несколько дней. За ним хороший уход. А потом его поместят в приют для детей-сирот.
Медсестра вышла из палаты, а Мэдди тихонько встала и пошла в детское отделение взглянуть на ребенка.
Он так исхудал, что казался новорожденным. Его искупали, расчесали, завернули в голубую пеленку. Мэдди попросила разрешения его подержать. У него оказались светлые волосы и голубые глаза. Какой красавчик, думала Мэдди. Энн, наверное, была очень хорошенькой. Энн... Девушка просила ее, Мэдди, позаботиться о ребенке. Иначе его отдадут в сиротский приют. Его ждет та же судьба, что и ее собственную дочь. Кочевать из одного приюта в другой, от одних приемных родителей к другим, и никто на свете не полюбит его так, как может любить только родная мать. У Мэдди разрывалось сердце... и вдруг она встретила пристальный, наряженный взгляд младенца. Может быть, он узнал ее голос? на ведь столько времени ворковала для него там, в развалинах. Однако через некоторое время он потерял к ней интерес дремал. Мэдди тихо плакала, думая об Энн. Какой странный поворот судьбы, оставившей их вместе под грудой обломков...
Она осторожно положила ребенка на место и вернулась к себе в палату. Все тело у нее болело, и передвигалась она с трудом. И все же ей невероятно повезло! Мэдди смотрела в окно, думая о превратностях судьбы, щадящей одних и карающей других без видимой на то причины. Ну почему она оказалась в числе счастливчиков, в то время как Энн так ужасно не повезло! А ведь у нее впереди была почти вся жизнь, не то, что у Мэдди... Так она размышляла о загадках человеческого бытия, когда в палату вошел Джек. На его лице застыло какое-то торжественное выражение.
– Ну, кажется, на этот раз мне не нужно спрашивать, где ты провела ночь. Как ты себя чувствуешь, Мэдди?
«На этот раз»... Как это характерно для него! Но держался Джек как-то смущенно.
С самою начала Джек никак не хотел поверить, что Мэдди оказалась под развалинами. Для него все разговоры об этом звучали чистейшей истерией. Узнав же, что это и в самом деле так, он, прежде всего, страшно удивился. А затем почувствовал облегчение, узнав, что она жива.
Сейчас он наклонился и поцеловал жену. Нянечка в это время внесла огромную вазу с цветами от президентской четы.
– Тебе, видимо, пришлось несладко.
– Да, страшновато было...
Как ни искусно он умел свести на нет, принизить все ее поступки и переживания, но то, что произошло с Мэдди в эту ночь, не умалишь. Провести четырнадцать часов под обломками взорванного здания... Как ни крути, это серьезная травма. Она хотела было рассказать Джеку об Энн и ее ребенке, о том, что она перенесла под развалинами, но вовремя остановилась. Он все равно не поймет.
– Все о тебе волновались. А я решил, что ты куда-то поехала. Никак не мог предположить, что... Как ты вообще там оказалась?
– Заехала купить упаковочной бумаги.
Она внимательно за ним наблюдала. Он отошел в дальний конец палаты, словно желая сохранить определенную дистанцию между ними. Мэдди тоже к этому стремилась – для собственной безопасности.
– Ты же всегда ненавидела толкотню, распродажи, базары.
– И, кажется, теперь я понимаю почему. Они чертовски опасны.
Оба рассмеялись. Однако напряжение не проходило. После страшной ночи Мэдди еще не успела привести в порядок свои мысли. Там, среди развалин, рядом с Энн и ее плачущим ребенком, ей пришло в голову, что если она выдержит, если спасется, значит, она переживет величайший ужас и опасность в своей жизни, и больше ей уже бояться нечего. В эту ночь она впервые взглянула в глаза смерти. Ничего страшнее быть не может. Впредь она никогда не будет терзаться и казнить себя. Она поклялась себе, что больше не станет этого делать. Сейчас, глядя на Джека, сидевшего в неловкой позе на другом конце палаты, она думала о том, что у него нет к ней ни капли любви – он не подошел, не обнял, не сказал, что любит. Может быть, он ее и любит по-своему, так, как умеет, но это совсем не то, что ей нужно.
Словно разгадав мысли Мэдди, он встал, подошел к ее кровати и протянул бархатную коробочку. Она молча взяла ее и открыла. Внутри лежал тонкий изящный браслет с бриллиантами Пантами. Мэдди не знала, что сегодня утром, покидая «Ритц-Карлтон», Джек купил два одинаковых браслета – один для нее, другой для блондинки, с которой провел ночь.
Но, даже подозревая об этом, она протянула ему браслет обратно:
– Извини, Джек, я не могу принять твой подарок.
Его глаза сузились, как у хищника, почуявшего, что добыча ускользает. На мгновение Мэдди показалось, что он сейчас ударит ее. Однако он удержался.
– Не можешь? Это еще почему?
– Я ухожу от тебя.
Она сама поразилась своим неожиданным словам. И все же не так, как Джек.
– Какого черта! Что это значит?
– Я больше так не могу.
– О чем ты? Объясни.
Он начал мерить палату крупными шагами, как разъяренный тигр. Но в эту минуту Мэдди почувствовала, что больше не боится Джека. Почти не боится. Здесь она в безопасности. За дверью люди, много людей.
– Объясни, в чем дело?! Не можешь жить в роскоши, дважды в год ездить в Европу, летать на личном самолете, получать в подарки драгоценности всякий раз, когда я настолько дурею, что покупаю их тебе? Ах, какая невыносимая жизнь для потаскухи из Ноксвилла!
Он снова принялся за свое...
– В том-то и дело. Джек. Я не потаскуха из Ноксвилла и никогда ею не была. Даже тогда, давным-давно, когда жила в бедности.
– Да ну?! Что-то я не припоминаю, чтобы ты когда-нибудь принадлежала к другим слоям общества или хотя бы понимала, что это такое. Да ты стала шлюхой с самого детства, можно сказать. Вспомни о своей Лиззи!
– Вот именно. Она прекрасная девочка, несмотря на тяжелую жизнь, которую вела из-за меня. Я перед ней в долгу. И перед собой тоже.
