Солнечный ветер (СИ) - Светлая Марина
Она зависла и некоторое время ничего не печатала, а он улыбался довольной улыбкой, наблюдая и чувствуя ее реакцию. Собственная — тоже не заставила себя долго ждать. Вот в эти секунды, когда он видел перед глазами умозрительный образ женщины с распущенными волосами, без макияжа, в пижаме, под одеялом, вглядывающейся в экран телефона и не знающей, что отвечать. Штормануло, а он дивился себе: наверное, подыхать будет, а от мысли о ней испытает последний в жизни стояк вместо чего-то там возвышенного, отведенного только человеку и богу.
Наконец внизу чата появилась строка: Милана печатает…
И почти сразу ему прилетело:
«Следи за дорогой!»
«И тебе сладких снов, пацёрка», — немедленно отозвался он и рассмеялся. Легко и открыто, а потом понял: снег пошел. За окном плавно кружат по воздуху белые снежинки под черным провалом бесконечно глубокого неба, мягко ложась на стекло, и тут же тают. Иди к черту, Стах Шамрай. Если она простит, то отныне у них навсегда.
С этим «навсегда» он и мчал дальше. С ним же — выходил в глухой ночи под снег, когда добрался до гостиницы. С ним — смотрел в лицо Лукаша, освещенное светом неоновой вывески с ярко-красным названием «Трембита».
С ним — много позже они курили на небольшой террасе их номера, скрытые под козырьком верхнего этажа, пока Назар рассказывал о том, чего хочет Шамрай-старший и как он намерен этого добиться.
— Это единственный раз, когда он выходил на связь за эти месяцы? — спросил Ковальчук, внимательно выслушав его.
— Единственный. Был бы не единственный, давно бы все решилось.
— Так или иначе — да.
— Не веришь мне?
Лукаш покрутил в руках сигарету. На Кречета не смотрел, и это держало в напряжении. Но деваться ему было некуда — только ждать, пока он определится, по одну с ним сторону или нет.
— Верю, — коротко обронил Ковальчук и вскинул на него глаза: — Давно верю. И рад бы был сказать раньше, но ты свалил из Рудослава, все бросил…
— Я Стаха бросил. Стаха, Лукаш.
— Ты считал меня виноватым тогда. Да я и был виноват, что не поверил тебе. Потому ты спрашиваешь, верю ли сейчас?
Назар усмехнулся. Они почти на пятнадцать лет опоздали с этим разговором, но проговорить было надо. И до самого конца. Даже о том, о чем никогда и никому не сказал бы. Время пришло, вряд ли когда-то в нем будет достаточно силы, чтобы довести до конца, если сейчас не дожмет.
Он поднял глаза к небу и поправил воротник куртки. А после перевел взгляд на Ковальчука.
— Из всех людей, кого я знал, только тебе достало духу противостоять ему. Тебе и Милане когда-то. А мне — нет. Самое большое, что я мог сделать, это свалить, когда стало совсем невыносимо мириться. И даже не с дядькой, а с самим собой. Включи диктофон, я тебе расскажу кое-что. Считай, что решил дать показания.
— Какие, нахрен, показания, Кречет?!
— Включай, Лукаш. Надо.
— Ну охуеть! — рявкнул Ковальчук, но за телефоном все-таки потянулся. — Ты в курсе, что показания чисто процессуально иначе дают?
— Нет, я полицейских академий не оканчивал. Ну пусть признание, какая разница. При необходимости все подтвержу слово в слово. И сделаешь уже все процессуально правильно.
— Шамрай, не пугай меня!
— А ничего нового, Ковальчук. Все то же, что ты и так знал. Вокруг Стаха воздух гнилой, и я этой гнилью дышал. Ты помнишь, как погиб мой двоюродный брат?
— Митька? Ну да, конечно. Авария.
— Авария… — с долей иронии хмыкнул Наз. — Он под наркотой был. Сильно под наркотой, еще и за руль сел, и тетя Ира с ним.
— Охренеть, я не знал…
— Никто не знал. Стах подчистил по максимуму, чтоб нигде оно не всплыло, а ты уехал учиться тогда, вряд ли сильно прислушивался… я думал, он рехнется от горя, да, походу, и рехнулся. Землю зубами грыз, искал, кто Митьку на дурь подсадил, будто бы этим можно было что-то исправить. Его пониманию было недоступно, что никто его за руль не усаживал, сам сел. Но они, наверное, похожи в этом были с ним. Себя не винили никогда, обвиняли окружающих. В общем… ай, ладно… а исчезновение Гдичинских помнишь? Отца и сына?
— Это у тебя че за игра такая новая «помнишь-не помнишь»? Помню, конечно, их искали всем районом, мне и мать, и Надька говорили.
— И не нашли.
— И не нашли, — Ковальчук завис, вспышка понимания мелькнула в его глазах и он, охрипшим голосом выпалил: — Черт, Кречет, только не говори мне, что…
— Я могу показать, где они. Я своими глазами все видел. Младший с Митькой в одной компании был, говорят, он и пристрастил его к коксу. А батя его со Стахом никак лес рудославский поделить не могли. Ну… месторождения. Вот Стах и решил одним махом. Они их в ту ночь похитили, Лукаш. Похитили, вывезли в лес, расстреляли и в тех самых канавах и закопали. Стах сам стрелял, а я смотрел и ничего не делал… Я это место с закрытыми глазами найду, хотя и не возвращался туда никогда.
— Ты-то там что забыл?!
— А ничего. Меня дядя Стах с собой взял, сказал, что я должен видеть, как с врагами расправляться надо, чтобы фамилию не позорить.
— Ублюдок ёбаный… — охренел Ковальчук. — Вот же сука!
— Короче, я свидетель. Хотя, наверное, и за соучастника сойду, я же никому ничего не говорил столько лет, покрывал… но это как суд решит.
Несколько секунд Лукаш молчал, оценивая сказанное. И что-то там крутил в своем котелке, отчего Назар вцепился в зажигалку, валявшуюся в кармане. Сжал ее крепко, до белых костяшек. И почти не дышал.
— А я все думал… — наконец тихо сказал Ковальчук, — чем он тебя держит. Держал же чем-то. Оказывается, кровью держал.
— Ты не понимаешь? — зло выпалил Назар. — Мне его закрыть надо, эту мразь. Навсегда, окончательно, чтоб не вышел. Чтоб даже руки свои не тянул ни к Милане, ни к нашему сыну. Я для этого все сделаю. Даже если и меня под этим всем погребет.
— Не погребет, не волнуйся, — хмыкнул Ковальчук. — Во-первых, срок давности по тебе точно давно истек, с сокрытием тут поспорить можно, все же тогда ты с Шамраем жил, он твой родич, а повторных правонарушений ты за этот период не совершал. Не совершал же?
— Смешно.
— Ну вот. Потому максимум свидетелем пойдешь. А во-вторых, Назар Иванович, я не записывал ничего.
— В смысле? — опешил Кречет.
— А в прямом, — Лукаш помахал перед его лицом телефоном с погасшим экраном. — Диктофон не включал. Мы потом с тобой решим, что с этой информацией делать. Ты давай там… даты припоминай, время, обстоятельства, кто участвовал… Стах будет сидеть, это я тебе гарантирую, а тебя в эту дурь не пущу, понял?
— П-понял, — в замешательстве ответил Назар.
— Нихера ты, Наз, не понял, — рубанул голосом воздух Ковальчук. — Подставили тебя. Я тебя ни за что посадить пытался. Так что ты верно со мной столько лет не разговаривал, правильно. Я же со Стахом изначально из-за чего сцепился? Видел, как он на тебя, сука, влияет. Все отбить пытался, да где там мне… если у вас такая связь была, если оно на крови… А получается, что не за тебя боролся, а против Шамрая. Вот только в итоге чуть сам же тебя и не погубил.
— Чепуха, — возразил Назар, мотнув головой. — Так оно и должно было в итоге закончиться. Это была моя обычная жизнь, Лукаш. Да, тогда стрелял не я, но рано или поздно — я бы выстрелил.
— Да не было бы ничего, если бы не дядька твой! — вскипел Лукаш. — Уехал бы к своей бабе и забыл все, как страшный сон, если б не эта падла!
— В смысле?
— В прямом! Ты… ты когда в Левандов свалил потом, старший Никоряк на административку попал, пьяный был в дупель, сидел у нас в обезьяннике как раз в мою смену. Ну и рассказал мне… как Станислав Янович его сыну бабок отвалил, чтоб он подстрелил кого-то на потасовке. И запись всплыла, кто-то на мобилу снимал, как ты в воздух палил. Я потом все это крутить пытался… про твой дробовик нам тоже стуканули, где искать. Ну и вообще, сам конфликт — он же не на ровном месте был.
Назар оторопело вытаращился на друга. Несколько секунд молчал, потом прижал к глазам пальцы. Кажется, те от морозной ночи слезились. Или от того, что света, льющегося из комнаты, недостаточно. Потом поднял голову и медленно, как-то почти сонно сказал:
