Мария Акулова - Залечишь мои раны?
Никогда Марк не отличался везучестью в поисках клада. В детстве все экспедиции по поиску сокровищ пиратов заканчивались полнейшим провалом, а тут… Клад сам нашел своего героя.
Когда совочек для сахара наполнился во второй раз, он задел какой‑то кусочек полиэтилена. Хотя Марку просто показалось, что это кусочек полиэтилена, а потом…
Вдруг позабыв о сахарнице, кофе, своих планах, Марк опустил руку в колбу, запуская пальцы в сахар. Гладкая поверхность упаковки обнаружилась почти сразу. И пока он извлекал ее на свет божий, молился лишь об одном — лишь бы показалось. Черт возьми, лишь бы показалось.
Гладкий пухлый пакет с белым порошком был извлечен из колбы, отброшен на стол.
Несколько секунд Марк потратил на то, чтоб найти нож, распороть полиэтиленовую поверхность, ковырнуть ногтем содержимое пакета. Он не колебался, поднося палец к губам, проводя по поверхности десны, а потом застыл, понимая, что десна немеет…
— Черт, — схватив пакет, он направился обратно в спальню. Глаза застилала ярость, а в голове билась только мысль о том, что это не может снова быть то, что он думает. Не может опять быть то, что он когда‑то уже переживал.
Спальня встретила его тишиной и абсолютным покоем. Кажется, Снежана снова заснула, но это сейчас было не важно. Сейчас уже ничего не важно…
Отбросив злосчастный пакет на тумбу у кровати, Марк рывком сдернул с девушки одеяло, заставляя сесть.
— Что…? — она была явно растеряна, но и это сейчас не сильно заботило Самойлова.
Он перехватил девичьи руки, переворачивая их так, чтобы видны были вены. Чистые вены. Мужчина провел по ним пальцами, надавливая, а потом отбросил руки, на этот раз, заставляя уже неестественно вывернуть ногу, а потом застыл, разглядывая что‑то под коленом, не обнаружив ничего интересного и там, взялся за пятки. И все это храня молчание и сверля жутким взглядом исследуемые места.
— Что ты творишь? — выдернутая из сна Снежана пришла в себя далеко не сразу. Сначала, просто ошалелыми глазами следила за его манипуляциями, и только когда он во второй раз больно стиснул предплечья, вышла из ступора, попыталась снять с себя его руки, отползти. Сумасшедший. Он действительно какой‑то сумасшедший.
— Я?! Что творю я?! Это ты что творишь? Что это? — он резко нагнулся к тумбе, схватил что‑то с нее, а потом бросил это «что‑то» на постель, рядом с ней. Какой‑то пакетик. Небольшой пакетик, наполненный белой субстанцией.
— Что…? — как‑то боязно, Снежана протянула руку к «подношению», взяла пальцами за самый краешек, боясь рассыпать содержимое…
— Ты колешь или нюхаешь эту дрянь? — а вот теперь Снежане стало жутко. От того, каким взглядом по ней полоснули, стало жутко. Это не детские игры с ночными погонями. Так смотрят, когда действительно готовы причинить физический ущерб.
— Какую дрянь? Я не понимаю!
— Скорей всего нюхаешь, раз вены чистые. Давно? — он не слышал ее вопросов, сидел, смотрел, сжимал кулаки и с каждой минутой заводился все больше.
— О чем ты?
— Я не идиот, Снежана! Откуда в твоем доме наркота?
Глава 16
А потом начался ад. Снежана сидела на кровати, следя взглядом за тем, как Самойлов переворачивает вверх дном всю комнату.
Он не церемонился и не удосуживался тем, чтобы делать это аккуратно, это его заботило в последнюю очередь. Он вывернул наизнанку шкаф, обнаруженную и там «заначку» метнул на кровать, то же самое сделал с комодом, тумбами, столом, прощупал пол под ковром, перелопатил постель, потом снова исследовал конечности девушки, заставил долго смотреть ему в глаза, видимо что‑то проверяя, а потом отправился дальше громить дом.
В гостиной обнаружилась еще пара подобных пакетиков. Различимых по объему и наполнителям. Здесь можно было бы создать полноценную криминалистическую лабораторию с огромным количеством образцов. Каждый раз, обнаруживая новую порцию наркотиков, Марк бросал их на общую кучу с таким выражением лица, будто готов был убивать. На девушку без надобности он пытался не смотреть. А она и не настаивала…
Если сначала Снежана не могла понять, что же все‑таки происходит, когда понимание обрушилось на нее, захотелось умереть. Дима…
Это даже не предательство, это убийство всего доброго, что еще оставалось в ее душе по отношению к брату. Он напичкал ее дом наркотой. Напичкал под завязку, даже не намекнув на то, в какую ситуацию ее ставит.
Снежана остекленевшим взглядом следила за тем, как распарываются ее когда‑то любимые подушки, как оттуда извлекается теперь уже, кажется, марихуана, как из ящиков стола вываливаются раньше так аккуратно сложенные распечатки, как горка все растет и растет, а на душе становится с каждой секундой все гаже.
Успокоился Марк только тогда, когда в доме больше не осталось уголка, в который он бы не заглянул, который бы не перевернул или не вывернул. Наркотики были везде. Везде, где только можно предположить. Их было море. Целое море дури теперь покоилось на ее разодранном покрывале.
— Идем, — застывшую в одной позе Снежану заставили отвести взгляд от этого добра, а потом поставили на ноги.
Марк сгреб весь наркотический набор, потом схватил девушку за руку, теперь уже как‑то более нежно, чем еще совсем недавно, а потом потащил за собой в сторону туалета. Пристроив девушку у стенки так, чтобы она могла видеть, что он делает, мужчина начал методично рвать пакеты, отправляя содержимое в унитаз.
— Ты хоть представляешь, что с тобой было бы, найди это не я, а милиция? Откуда это, Снежана? — один, второй, третий мешочек опустели, потом четвертый, пятый… Он что‑то говорит? Снежана этого даже толком не понимала. Все пыталась понять… Как? Как Дима мог поступить с ней настолько… низко? — Откуда, Снежана? — расправившись с последним пакетом, Марк смыл дурь в унитаз, а потом обернулся к ней, беря за плечи и легонько встряхивая.
К сожалению, у него был достаточно большой опыт в определении того, как выглядит и ведет себя наркоман. Он проверил все — ее зрачки, реакцию, состояние, вспоминал поделение «до» и понял, что она не употребляет. Во всяком случае, сейчас. Но откуда в ее доме столько наркотиков?
Этот вопрос Марк задавал ей уже не впервые. Каждый раз, подходя к кровати и бросая на нее очередную порцию, он пытался вытянуть из девушки хоть слово. А она сидела и молчала. Смотрела на горку из порошков и травки, забывала дышать, стискивала зубы и молчала.
А потом он смыл это все в унитаз. И она не сказала ни слова. Значит, дурь не ее. Была бы ее, она не смогла бы смотреть на экзекуцию просто так. Только что он слил в унитаз целое состояние.
