В плену нашей тайны - Ники Сью
— Из-за меня вы… — облизнув пересохшие от волнения губы, я отвела взгляд в сторону. — Вы чуть не погибли из-за меня. Я… я знаю, что такое невозможно простить, но…
— Ева, — прошептала Анна.
— То, что я сделала, это неправильно, и вы вправе ненавидеть меня, но ваш сын… — я замолчала. Все тело словно покалывало болезненными иголками, мне снова захотелось убежать, спрятаться где-нибудь под одеялом. Но в голове вдруг скользнула мысль, что возможно, Ян также винит себя за случившееся. Он столько лет носил тяжесть вины на своих плечах, я просто не имею право оставлять его в одиночестве. Тем более, Вишневский же ни в чем не виноват. Почему-то теперь я в этом уверена на сто процентов. Обычное нелепое стечение обстоятельств полагаю.
— Ева, послушай, — Анна поднялась и сделала шаг навстречу ко мне, однако я поспешила отдалиться. Иначе бы не хватило сил и мужества признаться в своих ошибках и попросить прощения.
— Ваш сын — потрясающий, я знаю, что после случившегося недостойна его, но прошу вас, не вините Яна. Это я выдала всем ваш семейный секрет, и мне безумно стыдно за свой поступок. Я не знала, что вам пришлось пережить, да и ему… Я просто… — в глазах застыли слезы, губы дрогнули. Я обхватила себя руками, вжимая шею в плечи. И опять попыталась сглотнуть проклятый ком в горле.
— Ева…
— Мне очень жаль! — на одном дыхании произнесла я.
Сердце почти перестало стучать, а по спине скатились ледяные капельки пота. Меня бросало то в жар, то в холод, и не покидало дикое желание сорваться с места. Бежать. Не оглядываться. Она никогда не простит. Такое не прощают и все тут. Из-за меня человек едва не умер. О чем я, в конце концов, думала?.
— Ева, — Анна неожиданно оказалось рядом со мной, и также неожиданно ее руки коснулись моих дрожащих плеч, а затем притянули к себе. Я уткнулась носом в грудь хрупкой худенькой женщины, вдыхая аромат ландышей с насыщенными оттенками древесины.
— Что вы…
— Ты дрожишь, милая, — прошептала Анна. Ее тонкие прохладные пальцы дотронулись до моих волос, медленно опускаясь к лопаткам. Я перестала понимать, что происходит, но почему-то не могла оттолкнуть мать Яна. В ее объятиях становилось спокойней, словно за хмурыми тучами мелькнул просвет.
— Простите меня, пожалуйста, — мой голос дрогнул, по щекам покатились слезы.
— Я еще не в том состоянии, чтобы кого-то успокаивать, поэтому прекращай. А мой сын, он и подавно не сможет тебя утешить.
— Простите, правда, я…
— Ева, — госпожа Вишневская подняла голову, отдаляя меня на расстоянии вытянутых рук. В ее глазах не было злости или ненависти, только тепло. Я опешила, однако не могла перестать смотреть на Анну. Ян был очень похож на мать: тот же нос, форма губ, только у него они более пухленькие. И эта теплота… она окутывала, подобно теплому шарфу в морозную зиму.
— Я не хотела, чтобы так получилось. Я думала, Ян рассказал всем мой секрет, предал меня, а я ведь… — я запнулась, нерешительно всматриваясь в глаза женщины напротив. Мне было страшно признаться в самом потаенном, раскрыть душу и сердце.
— Любила его? — продолжила вдруг за меня Анна. Такие простые слова выбили весь кислород из легких. Сердце сжалось, болезненно заныло, губы дрогнули. Эта запретная любовь так долго хранилась где-то внутри, тянулась к свету, но я старательно закидывала ее кирпичами, выстраивая надежную непроницаемую стену. А теперь мать Яна взяла и разрушила все, произнесла вслух мой самый большой секрет. Я опустила голову, руки упали по швам, словно бездушные нити. В глазах снова кольнуло, слезы рвались наружу, зачем только непонятно.
Мы обречены. Нас никогда не было и не будет. Я должно понять и принять эту проклятую реальность. Однако маленький огонек надежды всегда живет где-то в человеке, даже в минуты полной безысходности. Он жил и во мне, и также настойчиво не хотел верить в поражение перед судьбой.
— Ева, — голос Анны прозвучал очень тихо, но достаточно мягко. Она осторожно коснулась моего подбородка, вглядываясь в глаза, полные слез.
— Мне стыдно перед вами, но ваш сын ни в чем не виноват. Простите его, пожалуйста, — прошептала, не моргая. Я почти не дышала, ощущая, как накаляется воздух, между нами, и в то же время, становится нежным, словно шелковая ткань.
— Ты любишь моего сына? — спросила спустя почти минуту молчания Анна. С губ сорвался болезненный вздох, ведь я не просто любила Яна, за этот месяц разлуки поняла — я жила им, даже когда мы делали вид, будто ненавидим друг друга. Рядом с Вишневским я всегда становилась нормальной, обретала силу и веру в себя.
— Очень, — прошептала, не веря, что говорю это вслух.
— Я бы хотела увидеть, как вы держитесь за руки и улыбаетесь.
— Ч-что? Простите… — я открыла рот от удивления, сердце пропустило глухой удар.
— В своих ошибках мы можем винить только самих себя, — Анна отпустила руку, а затем отошла к дивану, изящно присаживаясь на край. Она улыбнулась, хотя улыбка получилась больно вымученной и грустной. Так улыбается люди, которые жалеют о многом, наверное, так улыбалась и я.
— Но ведь если бы не…
— Если корабль пошел ко дну, в этом вина капитана, а не его команды. Ты и мой сын… — Анна замолчала. Она положила ладони на колени, скрепляя пальцы в замок. Вздохнула, а потом вновь обратила свой взор в мою сторону. — Вы — чудо, которое было дано нам сверху. В моей жизни не было ничего прекрасней сына. Видеть его мрачным, выпивающим, изводящим себя — подобно пытке. Я никогда никого не винила, даже родного отца Яна. А уж вас и подобно винить не стану.
— Но ведь…
— Знаешь, мой папа всегда давил на меня. Он мечтал иметь идеальную дочку, наследницу, которой сможет гордиться. Я должна была
