Эйлин Гудж - Сад лжи. Книга 2
Рэйчел в упор взглянула на него, и Брайан увидел, что в ее глазах загорелся прежний огонек. Он сразу вспомнил ту мужественную девушку-врача, которая с такой яростью боролась за его жизнь. В сущности, кем он тогда был для Рэйчел? Еще одним солдатиком, попавшим в страшную мясорубку войны и выплюнутым ею полумертвым. Но почему-то — кто ответит на этот вопрос? — она поверила, что он сможет выжить. Поверила и сумела обмануть саму смерть! И вот за эту-то ее неукротимость и страсть спасать другие жизни он и полюбил ее всем своим исцеленным сердцем.
Неужели сейчас он может ее отвергнуть?
Можно ли винить во всех их неприятностях одну Рэйчел? Нет, он виноват не меньше.
«Я просто ревновал, — сказал себе Брайан. — Хотел, чтобы весь жар ее души, огонь ее сердца принадлежал мне и только мне».
— Рэйчел, — неуверенно начал он. — Я люблю тебя.
Слова, казалось, застряли в горле, так что их приходилось выталкивать оттуда: одного взгляда на ее каменное лицо было достаточно, чтобы погрузиться в полное молчание.
— Нам надо поговорить, Брайан. О нас с тобой, — проговорила Рэйчел.
Она встала. Подошла к камину, потянулась за сигаретами, потом передумала и почти с ненавистью отшвырнула пачку. Когда она обернулась к Брайану, лицо ее было суровым, челюсти плотно сжаты, глаза сверкали.
Брайан почувствовал холодок озноба: так Рэйчел обычно выглядела, если перед ней стояла какая-нибудь трудная задача, — вся огонь и сталь, решимость и порыв.
Повинуясь скорее инстинкту, нежели разуму, он вскочил на ноги, умоляюще протянув к ней руки:
— Постой! Выслушай меня прежде, чем начнешь говорить сама. Я хочу, чтобы ты знала… Я сожалею… И очень сильно.
— Ты… ты… сожалеешь? — недоумевающе спросила Рэйчел, на миг даже остолбенев: она несколько раз моргнула, и Брайан увидел блеснувшие на ее ресницах слезы. — Я понимаю, это из-за Розы, да?
— Розы?!
— Но ты же до сих пор ее любишь?
Ему вдруг неудержимо захотелось расхохотаться. Роза? Значит, Рэйчел считает, что у них роман? Боже, откуда она это взяла? Неужели от Розы?
— С чего ты вдруг… — начал он.
— А твоя книга? — прервала Рэйчел. — Я прочитала несколько глав, где как раз про нее, — голос ее дрожал, стальная решимость, казалось, начала давать трещины. — Так что можешь ничего не объяснять, Брайан. Мне и так все ясно. И я тебя отчасти понимаю… и ничуть не виню.
— Ничего ты не понимаешь! — почти закричал Брайан. — Я писал про прошлое. Оно давно уже кончилось. И если я вспоминаю, что испытывал тогда, это еще не повод, чтобы подозревать во мне те же чувства и сегодня.
— А что, сегодня ты испытываешь какие-то другие чувства? Нет, погоди. Не отвечай, — сложив на груди руки, она обхватила ладонями локти, делая вид, что внимательно рассматривает узор на половике у себя под ногами. — Сначала дай сказать мне. Тем более что я уже давно хотела это сделать, еще с того времени, как мы только собирались пожениться. Но тогда мне стало страшно. Страшно, что ты узнаешь — и перестанешь меня любить. Я и сейчас боюсь. Даже еще больше. Потому что… потому что… о Боже… это невозможно вынести… — Рэйчел замолчала, явно борясь с собой. При этом лицо ее сделалось таким бледным, что казалось прозрачным, но она все-таки собралась с силами и договорила: — Потому что все эти годы я лгала тебе. Чтобы ты поверил неправде! Поверил, что у нас могут быть дети, а их никогда не будет…
Рэйчел показалось, что она катится вниз по склону, покрытому мягкой травой. В голове стоит легкий звон, лицо пылает от прилива крови. Ощущение, не лишенное приятности: словно ты отрешаешься от всего, сбросив с души тяжесть, которую таскал на сердце столько лет.
На какой-то миг она вдруг как бы воспарила над землей, испытав изумительное чувство полной свободы. Наконец-то… Наконец-то она это сделала. И пути назад теперь больше нет!
Но что же Брайан? Почему он смотрит на нее с изумлением?
— Не понимаю, — произнес он.
Рэйчел снова ощущает прежнюю тяжесть и страх.
«Нет-нет, — в ужасе говорит она себе, — я не имею права не довести теперь дела до конца. Слишком многое уже сказано, чтобы останавливаться на полдороге. Я должна рассказать ему все. Пусть даже потом он и проклянет меня, станет ненавидеть… Все равно это лучше, чем… та стена, которая нас сейчас разделяет. Эта страшная, хотя и невидимая стена между нами».
Боже, как она жаждала, чтобы они снова стали единым целым, как прежде. Вот он стоит рядом — такой родной, такой невыносимо, до боли, родной! Его глубокие глаза обращены к ней, как тогда, когда она впервые их увидела — и полюбила на всю жизнь. Он так близко, что она невольно ощущает тепло его тела. Протянуть руку и прикоснуться к этому теплу, раствориться в нем без остатка. Навсегда.
Да, но только не ценой лжи, как это было до сих пор…
Рэйчел заставила себя поднять голову и встретить устремленный на себя взгляд.
«Не бойся!» — сказала она себе.
И медленно, запинаясь на каждом слове, произнесла:
— Вчера в суде ты… наверное, удивлялся… — она спотыкалась на каждом слове. — Почему это Дэвид Слоан так меня ненавидит. Почему старается мне навредить. Видишь ли… он и я… мы одно время были любовниками. Очень давно. Когда я еще была интерном в больнице. Я тогда забеременела, а он… в общем, Дэвид настаивал, чтобы я непременно сделала аборт. Но мне трудно было решиться. То есть поступить так, как он хотел. Он говорил, будто аборт — пустяк, это все равно, что зуб вырвать. И вот тогда… я… я заставила его самого сделать мне аборт. За это-то он меня так и ненавидит. Из-за этого же я… долго болела потом… и мне сказали… Боже, все эти анализы, снимки… сказали, что скорее всего я никогда не смогу иметь детей. Один шанс на тысячу… — Рэйчел умолкла и сделала шаг назад, прижавшись спиной к холодному мрамору каминной полки: ей казалось, что внутри у нее все сжалось, чтобы помочь ей выдержать страшную тяжесть, снова навалившуюся на нее. — Ну вот, — заключила она, — теперь тебе все известно. Ты сам видишь, что должен был бы жениться на Розе, а не на мне. И понимаешь, что отныне нам нет смысла быть вместе…
Рэйчел прикусила губу, чувствуя, что к горлу подступили слезы. Какое она имеет право плакать? Жалеть себя? Она — и только она сама — во всем виновата. Но что происходит с Брайаном? Лицо его прямо у нее на глазах сделалось бледным, как тогда, во Вьетнаме, когда она в первый раз его увидела. Зрачки расширены, состояние полуобморочное.
«Любовь моя, — закричало в ней все внутри, — давай вернем прошлое, начнем все сначала. И пусть между нами не будет того, что случилось. А будет совсем по-другому! Но я бессильна что-нибудь изменить. Что сделано, то сделано. И надо смириться. Все, чего я прошу: не надо ненавидеть меня слишком сильно. Постарайся все-таки понять…»
