Ольга Домосканова - Зачем тебе моя боль
Ребенок был обязательным условием Бранта Сартари, но Картер утверждает, что произошедшее с нами он не задумывал, к этому подтолкнули произошедшие в тот день события. Моя беременность вообще стала большим сюрпризом для нас обоих и неожиданно решила последнюю проблему. Сартари смог спокойно назначить дату передачи полномочий и стал немножко уверенне в том, что ждет клан после его смерти. Увы, тогда он еще не знал, что ему не удасться дожить даже тот небольшой срок, что отпустили ему врачи. У его сына на этот счёт было другое мнение.
Что касается самой церемонии — тут многое оказалось неизвестно. Дело в том, что о предыдущих событиях Картеру стало известно из дневника Сартари, найденного у него в квартире. Все-таки спорить с диагнозом о его психической невменяемости я бы не стала. Да и Картер был слегка ошарашен некоторыми вещами, описанными Джедом. Из дневника же стало известно, куда он спрятал труп своей жены.
В клане после присяги нового главы началась проверка. Десятки человек были пойманы на сотрудничестве не только с Сартари, но и с другими властными структурами. Клан ждет серьезная реорганизация, и Картеру придется очень нелегко в ближайшее время. Самое интересное, что не только там Джед нашел своих единомышленников. Некоторую информацию от моих перемещениях его шпионы получали от моей сестры Арэны. Картер вычислил ее сразу, еще на девичнике. Она пыталась связаться по телефону и выдать мое местоположение, но связи не было и она оставила на время эту затею, а потом меня увез Картер и она потеряла меня из виду. Именно поэтому Лекс «искал» меня у нее дома, хотя прекрасно знал, где я. Он поставил прослушку в ее телефон, чтобы в случае чего знать, кому и что Арэна докладывает. Что ей пообещал Сартари, она так и не призналась. Зная его, не исключаю руку, сердце и все прилагающиеся к этому регалии.
У меня остался один насущный вопрос — почему же Марра сообщила ему, где я нахожусь? Его-то я и задала Картеру. Он только улыбнулся и добил меня:
— После того, как Маргарита оставила работу в вашей конторе, она подала заявление на принадлежность к клану. Я долго не думал.
Вот так новость… А я все думала, как быстро ему удается меня находить. И маячок не нужен. Хотя, ничего удивительного — Марра не могла упустить своей выгоды.
И, как положено в басне, мораль такова — я слишком зазвездилась в свое время. Почувствовала обманчиво сладкий вкус свободы и совершенно забыла о том, что детство кончилось, и игры в песочнице стали куда опаснее. Положилась на лживого деда, мысли которого только и занимает желание продать меня как можно выгоднее. Повелась на обещание призрачного наследства, которое мне оказалось на самом деле не нужно. И едва не потеряла человека, ставшего моим наваждением. Кто-то может сказать — идиотка, опять занимаешься мазохизмом. А я могу ответить на это только одно — здравствуйте, мои любимые грабли, я так по вам соскучилась…
На экране высветилось на мой взгляд непонятное нечто, но по взгляду Картера поняла — там что-то интересное, поэтому попыталась привстать. Зоган посмотрел на меня как на оживший труп.
— Остиньора, а вы когда рожать будете — тоже станете подсматривать за действиями доктора? — поинтересовался он.
— О, она еще и советы давать начнет, — ехидно поддакнул муж, заслужив хмурый взгляд.
— Тебе разрешили только посмотреть, а ты еще и подслушиваешь? — рыкнула я.
— Почему бы и нет, — ослепительно улыбнулся Картер.
В кабинет зашел врач, принимавший меня в первый раз.
— Я принес карточку. О, остиньорита Дархау?
— Остиньора Картер!!! — рявкнули мы хором с клановником, отчего дверь закрылась за врачом с обратной стороны, окончательно уверяя его в том, что муж и жена — одна сатана.
Зоган только бровью повел. За то время, пока он ведет мою беременность, он насмотрелся всякого.
— Марра приезжает, — произнесла я.
— Я уже знаю, — отозвался Картер. — Он в курсе?
После отъезда костюмерши дед сильно изменился. Постарел сразу лет на десять и совершенно забросил дела. Несколько раз наведывался к нам, чтобы узнать хоть какую-то информацию о Маргарите, но она убедительно попросила ничего ему не рассказывать. Пусть мучается. И, как ни странно, Энайя действительно мучился, при всех его умениях красиво играть, ТАК сыграть не мог даже он.
— Нет. Пусть будет сюрприз.
— Думаешь, он ее еще любит?
— Такой человек, как Энайя, на любовь не способен в принципе, — резюмировала я. — Но определенно, какие-то чувства к ней он испытывает. Может, просто привычка?
Картер отвернулся к окну.
— По собственному опыту знаю, что нам, мужчинам, свойственно не осознавать до последнего, почему нам дорог тот или иной человек.
И потемневшие серые глаза… Я настроилась было на развитие этой темы, но нас перебил врач:
— Картеры, у меня еще пациентки сегодня. Вы хотите узнать пол ребенка или разойдемся?
— Конечно хотим! — воскликнул Картер и приблизился к экрану.
Зоган защелкал кнопками на мыши.
— Смотрите, вот эта штучка — это рука. Вот головка. А вот эта маленькая штучка — пол вашего ребенка.
Наблюдать за происходящим на экране я в полной мере не могла, но вот следить за Картером оказалось куда интереснее. У него заблестели глаза, и повернувшись ко мне, он прошептал:
— Мальчик.
Я улыбнулась. У меня не было никаких сомнений в том, что у нас будет сын.
— Уже придумали, как назовете? — хитро подмигнул Зоган, распечатывая черно-белую фотографию и вручая ее мужу. Тот взял ее очень бережно, словно в его руках оказался сам младенец.
— Придумали, — ответила я. Мы переглянулись с Лексом, повисло молчание, в тени которого мы принимали судьбоносное решение. Муж понял меня без слов и проговорил:
— Он был бы счастлив.
Мне кажется в полночный час,что птицей неокрепшеюВзлетаю, но моя беда — до неба далеко.О том, что ты меня найдешь,себя надеждой тешу я,Но только понимаю я — нам вместе нелегко.
Ты помнишь сладости победи горечь поражения,Когда теряли на двоих не просто жизнь и кровь.И взгляду этих серых глазне придавать значенияЯ не могла. В моей душе уже жила любовь.
Который раз тебя терять,который раз надеяться,Чтоб новый день не разлучил нас раз и навсегда.Взглянуть судьбе своей в глазане смею и надеяться,Нам по отдельности не жить, и вместе — никогда.
Но белый свет перевернуза это ощущение,Которое живет во мне, но лишь с одним тобой —Горячих рук твоих к душе моейприкосновение,И слишком я тебя люблю, чтоб жизнь прожить одной.
