Времена года - Наталья Литтера
А значит… значит… Наверное, к такому именно направлению своей музыкальной карьеры она была подсознательно готова. Отец для Майи – пример для подражания во всем. Ну, кроме инструмента, разумеется. А папа – человек коллектива и считает симфонический оркестр вершиной музыкального действа. И папа прав. А о сольной карьере Майя никогда всерьез и не задумывалась. Возможно, свою лучшую сольную партию она уже сыграла. В ноябре. Для господина из первого ряда.
Значит, оркестр. Какой? Ну конечно же, любимый папин! После родного, разумеется, в котором служит.
Майя хмыкнула и потянулась за планшетом. Полюбуется на Венский филармонический немного, а потом будет рассматривать реальные варианты. Вообще отец заводил как-то разговор о том, что может попробовать устроить ее в свой оркестр. Но лучше попытаться самой. Да и с папой в одном коллективе… Нет, лучше как-то самостоятельно справиться. По крайней мере, попытаться.
Запись последнего новогоднего концерта из Австрии раззадорила. Пальцы зачесались. Штраусом. Никогда не любила этого композитора – точнее, ни одного из их многочисленного семейства. Не понимала и потому играла неважно. А сейчас вдруг азарт появился. Ну как так? А вдруг ее позовут в Венский, а она Штрауса не умеет? И неважно, что туда женщин не принимают. Мало ли, вдруг правила поменяются. И Майя пошла шелестеть нотами.
Не сразу дался ей Иоганн-сын. Но азарт и упрямство сделали свое дело. И «Голубой Дунай» вдруг показал свои прекрасные воды. И это стало настолько ошеломительным открытием, что наличие публики Майя осознала только по негромкому «браво» после финальных нот. Она опустила смычок и обернулась. В дверях стоял ее любимый слушатель из первого ряда – в темном костюме, белоснежной рубашке и бордовом галстуке. И сдержанно – как и все, что он делал, – аплодировал.
Майя церемонно склонила голову и неуклюже изобразила книксен. А потом улыбнулась.
– Штраус соло звучит совсем не так, как в оркестре, – это было скорее адресовано своим мыслям, чем Илье. А потом тряхнула головой, прощаясь с Иоганном-сыном, и подошла к Июлю. Он слегка наклонил голову, подставляя щеку для поцелуя. – Ты сегодня в каком ряду?
– В единственном, – абсолютно серьезно. И так же серьезно спросил: – А что звучит соло идеально?
Вам ли не знать, господин из единственного ряда?
– Вивальди, – Майя потянулась за футляром. К разговору о музыке она не была расположена, потому что именно сейчас находилась в раздумьях. И готовых ответов у нее не было. – Пошли ужинать?
Но после ужина разговор о музыке продолжился.
– Ты к чему-то готовишься? – его голос раздался за спиной. Ведь ушел в кабинет работать! Как оказался на кухне, где Майя устроилась с планшетом?
– Пятый курс – последний. Мне надо думать о будущем.
– Венский филармонический оркестр, – Илья наклонил голову, чтобы удобнее было смотреть на экран. – Это впечатляет.
Майе хотелось выключить гаджет и перевести разговор на другую тему. После слов Чеплыг… после собственных размышлений… Не готова она обсуждать это. Не чувствует уверенности. Нет почвы под ногами.
– Ты разве его слушал? Мне показалось, Вена тебе запомнилась другим.
– Слушал. Так что ты думаешь о своем будущем?
Нет, этого мужчину положительно невозможно отвлечь от намеченной цели. Майя несколько раз повернула планшет сначала в одну, потом в другую сторону. И решила все-таки поделиться своими мыслями. Теми, которыми можно.
– Мне нравятся большие оркестры. В том числе и Венский филармонический. Они даже фон Караяна в свое время на место поставили.
– И ты хочешь после окончания консерватории быть в оркестре? – Илья задавал вопросы в своей обычной манере – быстро, не давая ей много времени на раздумья. И одновременно, методично, преследуя какую-то свою цель.
– Мало ли чего… Да. Хочу. Считается, что каждого музыканта привлекает сольная карьера. Но… – Он молчал. Майя покачала головой. Илья все-таки вынудил ее продолжить разговор, к которому она не была готова. – Только оркестр дает всю радугу звуков, понимаешь? ВСЮ.
Тут она осознала, что так и сидит к Илье спиной. Невежливо. Обернулась и встретила внимательный июльский взгляд.
– Понимаю. Но… насколько я знаю, сольные выступления не отменяют оркестр. И те музыканты, диски которых мы с тобой купили, – они все выступали с оркестрами, разве нет? И получали радугу звуков. Ты даже не хочешь попробовать?
Зачем ты все это спрашиваешь? Неужели не понимаешь, что сольная карьера – это соло во всем? Это сосредоточенность только на музыке. Соло во всем, понимаешь? Один. Если и есть тот, кто рядом, – то он тень, помощник. Ты будешь моим ассистентом в карьере, Июль? Нет, конечно. Эта роль не для тебя. Значит, и соло не для меня. Потому что без тебя нет меня. Без Июля нет Мая.
– Нет. Я знаю, что не хочу играть соло, – голос звучал почему-то тихо и даже немного хрипло. – Я… если честно, я бы хотела стать когда-нибудь первой скрипкой в оркестре. Но для начала… – все-таки погасила экран планшета. – Для начала надо, чтобы взяли в приличный оркестр.
– То есть все же первой скрипкой? Но в оркестре? – продолжал он задавать вопросы с каким-то непонятным упорством.
– Это пока очень примерно. И я еще думаю над перспективами, – Майя не понимала, к чему все эти расспросы, и предприняла попытку сменить тему беседы: – Расскажи мне, как прошел твой день.
– Мой день прошел обычно и с точки зрения музыканта – очень скучно. Скажи, что ты хочешь от будущего? От своего будущего?
Непрошибаем. Не свернуть. Не стоило и пытаться. Или – иначе надо.
Она обняла и прижалась, с удовольствием чувствуя все – его тепло, руку на плече, горьковатый аромат парфюма. Вот это все – понятное. Оно здесь и сейчас. А будущее… слишком много в нем неясного.
– Все, что я могла, – я сказала. – А ты…
– А я против Венского оркестра.
В голосе его вдруг прозвучали те самые стальные ноты, что так часто были слышны в деловых разговорах по телефону. Но здесь и сейчас, дома, на кухне, когда речь идет о музыке?…
Майя рассмеялась, пряча растерянность.
– Почему? Тебе же понравилась Вена?
– Мне очень понравилась Вена, – ответил он сдержанно и мягче. Помолчал. Лишь пальцы слегка гладили ее плечо. – Но, Май, я не смогу туда летать каждую неделю. Поэтому придется тебе как-нибудь смириться с Москвой.
Она еще какое-то время улыбалась. А потом
