Цвет греха: Алый - Александра Салиева
Не будет.
– Кай, пожалуйста, я… – срывается с моих уст в очередной ничтожной попытке начать разговор и избавиться от удушающего чувства надвигающейся катастрофы.
Куски сухой земли под моими шпильками всё-таки отламываются и рассыпаются, безвозвратно летят комками вниз. При каждом последующем ударе моего заполошного сердца в голове слишком остро отпечатывается, подобно невыводимому клейму, как они разбиваются о камни внизу, булькают в воду, пропадают там и навсегда исчезают. Все мои мысли настолько сосредоточены на этом, что не сразу среди них, но намертво вмуровывается жёсткое и неумолимое:
– Да. Ты, – произносит он на мои слова, перехватывая и другую мою руку, сжимая свою хватку на обеих до такой степени крепко и безжалостно, что становится больно. – Всё – ты. Залезла мне в голову. В нутро мне въелась, во все мои потроха забралась, ни хера отделить не получается. Не вытащишь. Я пытался. Не раз. Не получается, слышишь? Не избавиться. До сих пор не понимаю, как ты это сделала. Как, Эва? Ты хоть сама-то это знаешь? Понимаешь? Видишь? Не заметила? Или ты нарочно сделала? Ради своего отца? Чтоб мне отомстить, расквитаться? За него? А может, за себя? За всё то, что я сам тебе лично сделал? Также, как вывернула с тем придурком из клуба? Или тем копом, который душу на кон готов поставить ради тебя, – звучит совсем не вопросами, а фактическим обвинением. – Все мои мысли разрушила. Меня самого разрушила. Всё то, кем я был, перекроила на свой лад. Одним только фактом своего существования, – мучительно болезненно морщится, словно сказанные слова причиняют ему не меньшую боль, чем ту, что он сам в данный момент мне физически причиняет, продолжая удерживать на самом краю обрыва за руки.
И да, это единственное, что для меня в данный момент – пока ещё спасение, а не кара, как бы жутко и невозможно то ни звучало и ни значило. Почвы под моими неровно стоящими шпильками становится всё меньше и меньше, каблуки шатаются заметнее, не остаётся никакой устойчивости, а кусочки земли продолжают сыпаться и скатываться, ухудшая моё не без того сомнительное положение. Никакого иного равновесия. Колени едва держат, то и дело от слабости подгибаются. Руки давно онемели, их почти совсем не чувствую. Даже рамка, за которую я до сих пор упрямо держусь, и та постепенно выскальзывает из моей зажатой в кулак ладони, хотя я цепляюсь за неё до побеления пальцев.
А в глазах моих – слёзы…
Предательские. Вероломные.
Не собиралась плакать.
Уж тем более как-то это использовать.
Или вымаливать прощения…
Но никуда от них не деться.
Они просто есть. Выступили. Не смахиваются. Не исчезают.
Как и всё то, о чём говорит Кай…
Да, всё я. Сделала. Есть.
И мне за это расплачиваться…
Если у моих мужчин существуют свои грехи, за которые они несут ответственность, то у меня – тоже имеются.
К тому же…
Хватка Кая на моих руках становится настолько сильной, буквально ещё чуть-чуть, и все мои кости начнут хрустеть, он мне конечности переломает, с такой силой давит и держит. Мрачность, пропитывающая суровые черты лица, становится ещё заметнее, ярче, ожесточённее, опасно острым как лезвие, стоит мужчине тоже увидеть и заметить эти мои проступившие слёзы. Он выдыхает резко и рвано, порывисто, да с такой видимой лютой ненавистью, словно его неимоверно бесит само понятие существования женских слёз, а может быть – меня в частности. Ощущение чужого дыхания, задевшее мою скулу, никуда не девается. Остаётся со мной, оседает глубоко внутри моих лёгких свинцовой пылью, тоже мешая дышать. Да и как вдохнуть? Какой в этом смысл? Никакого. Не до него вовсе. Когда весь мир больше не существует. И уже не важно, что именно настолько крепко нас связывает, откуда приходит, по какой причине и какой тому будет итог. Мы ещё ближе. Не только глаза в глаза. Лоб в лоб. Всё также болезненно. Мучительно. Но необходимо. Так близко, что ближе не бывает, не будет, не может быть никогда в принципе. Это не физическое притяжение, не влечение, не необходимость что-то почувствовать, утолить в себе или получить от другого, унять свои низменные стремления, когда тело само действует и руководит, отдельно от разума, на рефлексах, вложенных в нас природой, как часть выживания. Не похоть. Не инстинкты. Не только кожа к коже и соприкосновение. Душой. Сердцем. Чем-то большим. Тем, что не поддаётся простым или сложно завуалированным. По-настоящему. Единое целое.
А затем…
Невероятное.
Непостижимое.
Откровение…
То, что действительно ломает и рушит. Его. Меня. Обоих. В один миг. Создаёт заново. Превращает всё в иную вселенную. Нас.
Слёзы…
Не мои.
В глазах Кая…
Прежде, чем он меня отпускает.
На моём одном-единственном выходе.
Я…
– О-х…
Всё же теряю рамку для фотографии. Не просто вываливается. Она отлетает далеко-далеко вперёд, теряется в неизвестном мне направлении, когда моя рука бессознательно взлетает вверх в инстинктивно защитной попытке удержать равновесие, ведь едва я свободна, один из моих каблуков всё же соскальзывает с опасно хрупкого края, сам туфель тоже скользит – ещё дальше, не цепляется за разворошённую шпильками почву. Только беспомощный короткий выдох из меня и успевает вырваться, прежде чем порыв встречного ветра ударяет в лицо, путает мои распущенные волосы, окончательно дезориентирует, уши закладывает, сердце бухает вниз, пропуская удар.
А меня утягивает назад, с этой высоты, к острым камням и безжалостно быстрому течению…
Не падаю.
Ведь у меня есть Кай.
Мужская рука надёжно перехватывает за запястье. Ловит, возможно, в последний момент. Сжимает крепко и верно, предельно правильно и точно, притягивает обратно, возвращает меня в пределы безопасности, помогает выпрямить спину, избавиться от выворачивающего до глубины души прескверного ощущения отсутствия опоры под ногами и за спиной. На этот раз никакой боли. Мужчина притягивает к себе вплотную. Прижимает до того бережно и аккуратно, обнимая и
