Прага. Инструкция по соблазнению - Анастасия Градцева
— Мы так и поняли с папой, что контракт разорвали. А почему, доча? Что-то случилось?
Лара глубоко вздохнула для храбрости, развернулась к маме лицом и выложила всё. В конце концов, ничего противозаконного она не совершила. И родители имеют право знать правду.
— Ларис, — растерянно проговорила мама, когда она закончила свой рассказ, — но ведь это плохо. Очень плохо. Нельзя было так поступать. О чем ты только думала?
Интересно, что каким бы взрослым ты себе ни казался, стоит только родителям начать говорить с тобой, как с малышом, разбившим сахарницу, сразу куда-то пропадают все результаты психологической работы над собой. Вот и Лара в ответ на мамины слова зло и некрасиво разрыдалась, ощущая дичайшую боль от того, что ее не поняли. И вместо такой нужной сейчас поддержки отчитывают, словно девочку.
Мама подошла и неловко обняла ее, видимо, принимая этот порыв за слезы раскаяния, но Лара вывернулась из объятий, шмыгнула носом и яростно сказала:
— Не надо меня обвинять. Я его люблю. И поступила бы так еще раз, если бы могла выбирать. Понятно? Мир — это вообще лучшее, что со мной происходило в жизни!
— Мир?
— Мирослав, — от запретного имени, произнесенного вслух, силы разом кончились, и Лара тяжело откинулась на спинку стула. — А если ты считаешь, что я поступила аморально, значит, у тебя аморальная дочь. Поздравляю! Живи теперь с этим!
— Я-то с этим проживу, — отбрила её мама. — А ты? Это же был шанс! Шанс переехать в Европу! Ну неужели нельзя было немного потерпеть ради этого? Вот скажи мне, ради бога, что ты дальше-то будешь делать?
Лара молчала. Мама была права и одновременно не права.
— Что я буду делать дальше? — эхом повторила она. — Гулять. Читать. Учить детей, живущих за границей, русскому языку.
— Вот эти твои разговоры у компьютера? Ларис, я про нормальную работу, про карьеру. Что с университетом?
— В университет я не вернусь, — твердо сказала Лара и, увидев, как мама набирает воздуха в грудь, предупредила. — Не начинай. Я уже решила.
— А как же аспирантура? — жалобно спросила мама. — Диссертация?
— «Особенности функционирования аккузатива в древнерусском языке как отражение праславянских и индоевропейских синтаксических отношений», — задумчиво процитировала Лара свою тему. — Не хочу, мам. Перегорела. Хочу такую работу, чтобы видеть её результат и понимать, что я не просто так потратила час своей жизни. В университете я этого не ощущала, там все какое-то бессмысленное. А тут дети — живые, разные, сложные. И я им возвращаю их родной язык. Это такое необыкновенное ощущение.
— Как знаешь, — устало махнула рукой мама. — Но про университет все-таки подумай. Может, хоть аспирантуру бы закончила.
А уже на пороге вдруг обернулась и негромко спросила:
— А мальчик-то этот что? Тоже тебя любит?
Из Лары словно выпустили разом весь воздух.
— Я не знаю, мам, — казалось, что она не слова произносит, а куски острого стекла из себя выплевывает. — Он не говорил.
Мама сочувственно и очень по-женски вздохнула и закрыла дверь.
* * *В конце апреля позвонили из деканата.
— Лариса Дмитриевна, это секретарь. Тут вас спрашивают.
— Маш, я больше не работаю на факультете. Помнишь, я заходила — подписывала заявление в отдел кадров.
— Но тут парень спрашивает вас. Говорит, что он из Чехии, ну где вы работали.
Сердце пропустило удар и замерло.
— Какой-то Антонин.
Лара снова задышала. Тонда. Ничего себе! И как только её нашел? В гости к бабушке приехал? А почему во время учебного года, а не на каникулах? Ладно, она сама его спросит.
— Маш, скажи, чтобы подождал. Чаю ему предложи пока, а я через полчасика подъеду.
Лара натянула джинсы и толстовку — она больше не преподаватель, так что можно не мучиться с деловым стилем — всунула ноги в кроссовки и быстро глянула на себя в зеркало. Ну, объективно говоря, страшненькая. Бледная, под глазами синяки, да и сам взгляд потухший. Она на секунду задумалась, не стоит ли накраситься, но потом махнула рукой. Глаза от макияжа все равно веселее глядеть не станут, так что пусть будет как есть.
Такси подъехало быстро, и уже через двадцать минут Лара подходила к родному факультету. Как раз была перемена, и в коридорах кипела бурная жизнь: студенты галдели, смеялись, слушали музыку. Шум стоял невообразимый! Кто-то узнал Лару и удивленно с ней поздоровался. Она рассеянно кивнула, а сама буравила взглядом дверь деканата, которая с каждым шагом становилась все ближе и ближе. Ладони вдруг стали влажными, и Лара брезгливо вытерла их об джинсы. Чего она так боится?
Встречи с парнем, которого искренне любит как друга? Нет, конечно, иначе бы не приехала сюда. Её скорее пугало, что через Тонду придется снова соприкоснуться с той жизнью, которую пришлось отрывать от себя с мясом и кровью, а она только-только стала приходить в себя. Спать начала по ночам, а не ворочаться до утра, мучаясь от тяжелых безрадостных мыслей. Впрочем, сон тоже не приносил отдыха, потому что во снах к Ларе приходил Мир и делал с ней такое, после чего просыпаться не хотелось вообще, а реальная жизнь казалась серой и бессмысленной.
Интересно, удержится ли она от того, чтобы спросить у Тонды про Мира. Надо постараться, потому что каким бы ни был ответ, он её не порадует. Если она услышит, что Миреку так же плохо, как и ей, то умрет от дичайшего чувства вины. Пока ей кажется, что она только себе жизнь поломала, с этим еще можно как-то смириться, а если узнает, что еще и ему, тогда совсем труба. Впрочем, если Тонда скажет, что Миру хорошо и он нашел себе новую девушку, то тогда вообще непонятно, как и зачем жить дальше.
Лара нажала на ручку двери и потянула её на себя. Растянувшиеся было в улыбке губы застыли на лице странной гримасой, да и вся она моментально окаменела, потому что эти плечи и эти руки она бы узнала из миллиона. И эти взъерошенные волосы, и вот эти белые скейтерские кеды с черной полосой.
Парень, стоявший спиной
