Роман Сенчин - Первая любовь (сборник)
Побледнев, Нико смотрел невидящими глазами в пол. Пол разочаровывал его чистотой. Не на чем было остановить взгляд – сплошной синтетический ковролин цвета яблоневой листвы.
Нина не понимала ни слова, так как попросту не вслушивалась, а следила за передвижениями небольшого паука, который, прихрамывая, бродил по плацдарму письменного стола. Паук, потерявший часть ноги во время побега из кошелька Нико, был необыкновенно подвижен, черный ониксовый шарик, рыскал по столу банкира – всматривался в суровую даль. Теперь ему было не до шуток – голод и угроза остаться без жилья заставляли пошевеливаться. Нина была уверена: пауки – к хорошему. Только к чему именно: к славе, к известию, к деньгам или к любви? Не припомнив точно, что утверждала примета, она улучила момент, когда внимание банкира было полностью обращено к деду, бубнящему о фундаментах в виде уширенных башмаков, о плитных фундаментах и о фундаментах глубокого заложения – в зависимости от грунтовых условий. Нина привстала, ее рука плавно двинулась по столу навстречу пауку-беглецу. Поймав его, Нина рывком вернулась в жесткое кресло, тут же почувствовав ладонью щекочущие передвижения взволнованного паука. Пока девать его было некуда.
Тем временем Нико дрожащим, хрипнущим голосом сообщал о солидности проектной группы, которая, не считая присутствующих, состоит еще из двадцати энергичных профессионалов своего дела, прошедших жесткий отбор с учетом опыта работы не менее трех лет.
Всю обратную дорогу Нина прислушивалась к шуршанию в своем кулаке. Вечером, когда банкир торжественно объявлял по телефону, что выбор пал на их группу, паук в мутном граненом стакане карабкался на скользкие стенки своей башни-западни, тщетно разглядывая происходящее за ее пределами в мире. Так же расплывчато и туманно представлялось Нине все, что случилось дальше.
Вот Нико застыл на пороге перед ее мамой и братом. Вот он сбивчиво бубнит что-то и трясет пачками денег, перетянутых гербовой бумагой, словно они – пропуск. Брат и Нико везут Нину через весь город в душном трамвае, набитом сумраком летнего дождя и угрюмыми потными людьми. По обе стороны простираются трущобы безликих, бесполых домов, напоминающих заключенных в одинаковых серых робах или пациентов больницы в заношенных и застиранных пижамах. Брат с гордостью отпирает пустую, голую, как подмышка балерины, однокомнатную квартирку, тесную однокамерную ночлежку. Нико скромно стоит в коридоре, стараясь незаметно коснуться мизинчиком теплого Нининого бедра с кружевной каемкой трусиков под линялой юбкой. К чему это все, Нине непонятно, а от этого неуютно и даже тревожно.
Дед вызвался помогать в работе над зданием и целыми днями сидел, сгорбившись над старыми чертежами, с тягостными вздохами перенося что-то на бумагу, которую тут же яростно рвал в клочья. От этого он исхудал, стал похож на богомола, который судорожно передвигает ссохшееся зеленое тело. Это удручало Нико, несмотря на безумное желание представить удачный проект, с каждым днем он все больше беспокоился за здоровье старика, иногда часами стоял в дверях кухни, наблюдая за дедом. Потом решительно подходил, отодвигал клочки бумажек на край стола, брал Гарьковича, совсем легкого и маленького, на руки, нес в комнатку, клал на диван, укутывал в плед и гладил по мягким дымным волосам.
Нико и сам сильно изменился с того времени, как стал официальным проектировщиком. Изменилась даже его походка: ссутуленный, он несся по улице, преодолевая ветер, морщился от капель дождя, забывал раскрыть зонт. И внимательно смотрел под ноги, на асфальт. С Ниной он нервничал, дрожал, объясняя, что спешит куда-то, но все равно не уходил, а сидел, держа ее маленькую ручку в своих холодных ладонях, как спасительную нить.
Стоило им остаться наедине и придвинуться друг к другу так, чтобы почувствовать хотя бы тепло плеча или острие голой коленки, тут же заглядывала невестка с фруктами и пастилой, внимательно наблюдая, что это они там делают. Или, вдруг, через комнату проходил незнакомец с собакой, косился на Нико, который уж было собрался влажными губами коснуться Нининого маленького, как у котенка, ротика. Незнакомец бесцеремонно на всю катушку включал телевизор и долго стоял напротив экрана, а собака, скаля зубы в ухмылке, бегала по паркету, гимнастически вскидывая ногу в углах. Только Нинины теплые руки начинали обвивать пухлое пузо и мягкую спину Нико, который, залившись краской смущения, не знал, куда спрятать глаза, влетала соседка с авоськами, хватала газету с дивана, а они ни живы ни мертвы сидели, ожидая ее ухода, оба дрожа от холода, чувствуя себя униженными. Стоило Нико, собравшись с мыслями, поглубже вдохнуть, почувствовать себя достаточно смелым, чтобы сказать что-то важное, коснувшись пальцами мягкого персика Нининой щечки, в ту же секунду две старушки, вынырнув из-за балконной двери, ковыляли мимо и усаживалась в уголке на табуретки, раскрыв зонтики от солнца и достав из авосек вязание. А едва Нина, устав и отчаявшись, решалась назначить встречу где-нибудь в зарослях загородного парка, как за дверью возникала фигура брата, сурово прислонившего ухо к холодному стеклу.
Паук сбежал из бумажника и поселился на голой стене дедовой спальни, облюбовав небольшой участочек у окна, который оплел пушистой ангорской паутиной.
Потом Нину бессовестно извлекли из алмазной колбы, ободрали и спрятали куда-то облачко розовых лент, одели испуганную девушку в накрахмаленное белое платье, жесткое, неудобное, похожее на дачный абажур. Обдуваемую сквозняком, что врывался в приспущенное окошко, ее повезли на стареньком «Москвиче» брата, ругая беспорядочное городское движение, сломанные светофоры и бестолковых пешеходов. Она в печали сосала краешек фаты, ведь незадолго до этого в неизъяснимом волнении, наобум открыла одну из книг Нико и получила следующее предсказание:
«Отвод сточных вод по трубам осложняется одним обстоятельством. Диаметр этих труб достаточно большой, чтобы обеспечить максимальный расход жидкости. Большую часть времени они остаются пустыми или почти пустыми. В итоге они могут соединить жилые помещения с системой, содержащей отбросы».
За окном рекламный щит, оповещающий о предстоящем строительстве крупного банка, вопрошал, рады ли вы, что удалось сберечь свои сокровища. На это Нина во всеуслышание ответила «да», скрепила радость подписью и через силу проглотила горьковатое шампанское, бьющее в нос крошечными пинг-понговыми шариками. Потом, сжав до боли в посиневших на августовском ветру кулачках белый тюль кринолина, Нина спешила по серой брусчатке вдоль кирпичной стены, точнее, ее вели под руки как слепую и беспомощную. Подслушав обрывки приглушенного разговора, она поняла, что старик Гарькович нездоров. Болезнь обостряется, и надо спешить, чтобы успеть перенять у него хотя бы общие принципы проектирования. От этого Нинины внутренности пронзило нехорошее предчувствие и такая резкая боль, словно марионетку дернули за нити всех имеющихся в наличии вен и кишок. Ей пришлось намекнуть на необходимость уединиться. Возле ГУМа отыскали ярко-синюю пластмассовую и очень узкую туалетную кабинку. Дверь скрыла Нину от обветренных белесых медальонов. Или все же это были лица? Кое-как скомкав юбку, она втиснулась в темный ящик. Неподвижная, дурно пахнущая карета никуда не неслась. Нина, смяв юбки, старалась не журчать, но слегка замочила краешек фаты. В сумраке было не разглядеть, насколько явен ущерб, уголком пришлось попросту пожертвовать. При этом скверные предчувствия и меланхолия стучали в сердце: «Открывай скорей». «Обойдетесь», – шептала Нина, догадываясь, но не осознавая, что вышла замуж. Что добродушный, робкий Нико терпеливо ждет ее за дверью кабинки. А о брачной ночи и вовсе пока не хотелось думать.