Татьяна Лисицына - Любовь под соснами (СИ)
— Вчера, — усмехнулась Кристина, нервно облизывая губы. Ей вдруг стало неудобно, она никогда не думала, что наделает долгов, да еще впадет в депрессию. — На самом деле гораздо раньше. И если бы проклятый Мухин заплатил мне мою зарплату за Филевскую, я погасила бы два первых взноса. Черт, а ведь когда-то я была хорошим риэлтором.
— Успокойся, у тебя все впереди. Я верю в тебя. Так что, звони и скажи, что ты не продаешь.
— Правда?
— Да, это мой шанс хоть как-то поправить статус. Думаешь, легко мужчине будет переезжать к тебе с дочерью?
— Вить, ну прекрати, — она обняла его за шею. — Я просто счастлива, что ты теперь весь мой. И я уже люблю Аленку. Я научу ее плавать, мы будем вместе бегать, мы… — Кристина остановилась, глядя на дергавшийся уголок его рта. — Что-то не так?
— Ты просто чудо. Не знаю, почему мне так повезло.
Она улыбнулась, лаская его взглядом и крепче прижимаясь к его плечу.
Кристина потянулась за конфетой и вдруг, прямо напротив, совершенно отчетливо увидела Марину. Кристина вздрогнула. Уронила конфету на стол. Некоторое время сидела уставившись перед собой, не слушая, как Витька что-то говорит. Счастье, только что укутывающее их двоих покрывалом, растворилось в воздухе, оставляя вместо тепла пронизывающий холод. Кристина вдруг осознала, Марина появилась, чтобы напомнить: убийца не имеет права на счастье. К таким, как она, возвращаются только когда их хотят использовать.
Какая же она идиотка. Витька пришел к ней не потому что сделал выбор, а потому что ему негде жить. И он тоже любит это место у озера. И если она когда-нибудь захочет заявить о своих правах или поставить его на место, он легко может сдать ее, предоставив в качестве доказательства ее же книгу. И спасать ее больше некому, Сергей благополучно предпочел иметь рядом с собой богатенькую невинность. Так же потом и сделает Витька. Он перезимует с ней, расправит крылышки, и уйдет к другой, потому что если бы он любил, он бы принял решение независимо от того, бросила его жена или нет.
— Крис, ты что? — он вдруг заметил, как она побледнела.
— Но я ведь убийца, Витька. Я убила троих человек. Как ты будешь жить со мной? Как ты хочешь, чтобы я воспитывала твою дочь?
— Зачем ты снова начинаешь? Я уже сказал, что прочитал твою книгу и поэтому приехал.
Кристина недоверчиво покачала головой.
— Нет, ты приехал, чтобы решить проблему с женой. И ты никогда бы не ушел ко мне, если бы она не предпочла тебе турка. Вы, мужчины, слишком трусливы, чтобы сделать выбор в пользу любви. Для вас есть только секс, а этим можно заниматься и с любовницей, а потом приходить в дом, принося жене прикосновения ее рук и запах ее тела. И вам даже не стыдно за это. Через какое-то время вы неплохо исполняете парочку супружеских долгов, пропитываясь уже запахами законной половины и, осознав, что все-таки чего-то не хватает, делаете маленький перерыв, чтобы нижний дружок оказался на высоте, и отправляетесь к любовнице. Разве это не так, Витенька? — Кристина развернулась к нему, поджав под себя босую ступню.
Витька казался сбитым с толку, видимо, не мог понять, почему ее вдруг понесло. Мужчины никогда не поймут, что нас несет только тогда, когда они начинают вытирать ноги о коврик нашей души. И возмущаются, когда мы откровенно говорим, что поняли вашу игру и пытаемся отнять коврик, чтобы хотя бы попытаться отмыть грязь.
— Слушай, ну я не понимаю, почему для тебя это так важно? И зачем, вообще, это обсуждать?
— Ты не понимаешь?!
— Нет! — Витька пожал плечами. — Ведь я же здесь, с тобой. Разве не это важно? Зачем копаться в прошлом, когда можно наслаждаться настоящим?
— И как долго мне отпущено сего наслаждения? — Кристина сузила глаза. — Ведь ты не ко мне приехал и вовсе не потому, что прочитал книгу, ты приехал, чтобы спасти свою семью. Но твоя жена устала отмываться от моих запахов и решила завести другого. Только вот понимаешь, она оказалась более честной и даже более сильной: она сразу объявила тебе о том, что не может жить с двумя.
Витька побледнел, на шее мелко задергался кадык. Он даже отодвинулся от нее. Сердце у Кристины сжалось. Счастье помахало ручкой. Между ними валялись лишь острые обломки нежности, впивающиеся в бока.
— Зачем ты лезешь в мою жизнь? Тебе не понять, что это значит — выбирать между семьей, где есть дети и…
Он остановился.
— И… — Кристина смотрела с вызовом, чувствуя себя удивительно спокойной. Этот Витька не был тем Витькой, которого она любила. Этот Витька был трусом. Впрочем, трусом он был всегда, только раньше она не хотела этого видеть. Любой мужик, превращающий хождение к любовнице в порядок вещей, трус. А она всегда ненавидела трусов. — Ты даже слова-то не придумал. Не хватает смелости называть вещи своими именами? Хочешь, я сделаю это за тебя? Выбирать тебе нужно было между законно-скучным трахом и страстно-греховным.
— Да причем здесь секс? У меня дети. Я не мог разрушить то, что создавал годами. Ты думаешь, если бы уходил я, а не она, мне дали бы возможность забрать Аленку? Да она из обычной женской вредности запретила бы мне даже встречаться с ними.
— Никто не может запретить отцу воспитывать своих детей. И для этого вовсе необязательно оставаться с женщиной, которую ты разлюбил. Более того, это унизительно.
Кристина вдруг поняла, почему начала эти разборки. Из-за матери. Она помнила застывшее унижение на ее лице, когда та рассказывала о найденном письме. Ей было больно вспоминать об этом, даже спустя годы после смерти отца. И причиной той боли был именно обман. Было бы гораздо легче, если бы отец честно пришел к ней и сказал, что полюбил другую, и что та ждет ребенка. Мама сильная, она бы отпустила его с миром в душе, несмотря на боль. Никто не виноват, когда приходит любовь, надо только иметь мужество ее принять, а не стыдливо прятать в тайных встречах, звонках и письмах. Если бы так сложилось, Марина выросла бы другим человеком. Да и что от себя скрывать, и она сама не стала бы убийцей. Они с ней, две девочки, выросшие на обмане отца, и одна другой стоят. Да и Андрюшка, если бы его воспитывал другой человек, а не обманщик-отец, возможно, не стал бы жалким гомиком.
Кристина опустила голову на руки, опершись на журнальный столик. Как все, оказывается, глубоко. Гораздо глубже, чем она представляла. Какой же кукольник хитрец. И как он наказывает жестоко. Всех. Никого не пожалев. Не послушались голоса любви, не хватило смелости, нате вам проклятия на души ваши и пороки пороков на души ваших детей.
И тут вдруг Кристину осенило, что мама бы не заболела, если бы на ее теле не оставляли чужих запахов. Мы все каким-то образом связаны.
На плечо Кристины легла Витькина рука, и сердечку мгновенно стало теплее. Какое же счастье так чувствовать.
— Тебе плохо?
Она подняла голову, посмотрела в такие любимые глаза: для нее нет и не будет никого лучше Витьки. Но как же больно, от того, что ее половинка трусливо плетется по жизни, не пытаясь бороться и отрицая самое главное чудо, подаренное судьбой. Не будет другого Витьки и такого слияния друг в друге. И пусть она столько всего наворотила в жизни, нужно попытаться встать на ноги и сделать смелый поступок ради своей любви. Не принимать подачек. Все или ничего. Кристина легко, почти нежно освободилась от его руки и пересела напротив, чтобы избавиться от чувства, которое до сих пор диктовало ей тело, заставляя предавать душу.
— Мне уже не плохо. Мне сейчас хорошо. Я поняла одну вещь и сейчас попытаюсь тебе ее объяснить. Я очень люблю тебя, Вить, так люблю, как никого не любила и уже не полюблю, потому что мы, хоть ты и не веришь, половинки. — на лице Витьки появилось знакомое выражение, какое бывало раньше, когда она пыталась что-то ему сказать, но он, не дослушав, тащил ее в постель со словами, что проблемы им ни к чему, лучше уж заняться сексом. Она улыбнулась уголками губ, удивляясь спокойному ритму сердца и чувству любви, которое он снова вызывал в ней. Только это чувство было другого порядка: не схватить в охапку и утащить в постель, а отпустить, прощая и любя, потому что одна только страсть теперь не принесет удовлетворения. — И от этого мне еще больнее, что ты меня не любишь. И ведь ты меня не полюбишь, раз еще не полюбил.
— Если я что-то не говорю, это не значит, что я этого не чувствую.
— Если бы ты меня любил, слова распирали бы тебя и просились наружу. Ты не смог бы сдержаться. А ты себя контролировал, не говорил лишнего, не давал обещаний, не звонил лишний раз, чтобы не вселять надежду. Я была тебе нужна лишь на то время, которое ты для меня выделял. И тебе было плевать, как я живу, когда тебя нет.
— Но я боялся, что если мы будем что-то менять, мы все испортим: ты перестанешь меня хотеть или я перестану. У нас появится быт, он съест наши чувства.
