Хилари Норман - Гонки на выживание

– Прошу наверх.

Даниэль полез первым, его отец, пыхтя и отдуваясь, последовал за ним. Они услыхали, как Клаус закрыл за ними обе двери, затем наступила тишина.

Отец и сын огляделись. Они оказались в маленьком чердачном помещении. У левой стены стояли две походные койки, явно недавно заправленные чистыми простынями и синими одеялами. Справа располагался импровизированный умывальник с фарфоровым тазиком, эмалированным кувшином и двумя белыми полотенцами. У стены рядом с умывальником стояли их чемоданы.

– Мы тут будем жить, пока Mutti не приедет? – спросил Даниэль.

Йозеф сел на койку. Рот у него был полуоткрыт, он никак не мог отдышаться.

– Папа? – Даниэль присел рядом, взял отца за руку и крепко ее сжал. – Все хорошо, папа. Тетя Гретхен скоро придет за нами.

Прошло больше двух часов, прежде чем за ними пришли, и это был муж Гретхен, Зигмунд.

– Добро пожаловать!

Он крепко пожал руку Йозефу и Даниэлю. Рука у него была мозолистая, от него пахло яблоками и апельсинами, которыми он торговал в своей зеленной лавке.

– Зиги, слава богу! – с облегчением воскликнул Йозеф. – Почему Гретхен нас тут заперла? Это были гестаповцы?

Зигмунд покачал головой.

– Всего лишь предосторожность. Никто не должен знать, что вы здесь. – Он взъерошил волосы Даниэлю и улыбнулся. – Отличное приключение, верно? Бьюсь об заклад, тебе раньше никогда не приходилось спать в потайной комнате.

Йозеф все никак не мог успокоиться.

– Это опасно для вас – держать нас здесь? Как тут у вас вообще обстоят дела?

– У Гретхен есть семейные связи, – пояснил Зигмунд. – Это своего рода защита. Какое-то время мы еще продержимся.

К наступлению ночи Йозеф и Даниэль вполне оценили свое положение. Зигмунд и Гретхен наладили подпольную переправу через озеро из ближайшего местечка Констанс в Крейцлинген в Швейцарии с помощью друзей, одним из которых был Клаус, владевший двумя рыбачьими лодками. В лодках перевозили беженцев, главным образом евреев, лишенных выездных виз.

– Ты понимаешь, Зиги, – сказал Йозеф, – мы не уедем без Тони и Гизелы.

– Разумеется, нет, Йозеф! – Гретхен энергично кивнула. – Ты можешь оставаться здесь сколько угодно.

– Но ты не должен выходить наружу, и большую часть времени тебе придется проводить на чердаке, – напомнил Зигмунд. – И вот еще что, Йозеф. Ты должен понять, что переправы ограничены обстоятельствами. Может настать день, когда… когда тебе с мальчиком придется совершить переправу вне зависимости от того, приедут они или нет.

– Они приедут, – заявил Даниэль, бледнея и стискивая кулаки. – Дядя Карл сказал, что Гизела скоро поправится и тогда они уедут из Нюрнберга.

– Конечно, уедут! – Гретхен с упреком посмотрела на мужа. – А теперь почему бы тебе не лечь спать, Даниэль? Ты, наверное, очень устал.

Гретхен встала и взяла его за руку.

– Я помогу тебе, Даниэль. Зиги хочет поговорить с твоим папой.

Дверь за ними закрылась, и Йозеф взглянул на Зигмунда. Его лицо осунулось, он выглядел измученным.

– Могу я позвонить?

– Конечно.

Йозеф назвал оператору номер в Нюрнберге и стал ждать. Ждал он долго, а когда положил трубку, руки у него тряслись.

– Не отвечает?

Йозеф покачал головой. Говорить он не мог.

– Гретхен уже пыталась дозвониться, – пояснил Зигмунд. – Она хотела сообщить Тони, что вы добрались благополучно. – Он взял свою трубку, вырезанную из верескового корня, и раскурил ее. – Мы думали, что нет нужды тревожить тебя попусту. В конце концов, она могла просто отправиться за покупками.

– Может быть, ей пришлось отвезти Гизелу в больницу? Или Леопольда.

– Возможно, – согласился Зигмунд, попыхивая трубкой.

– Боже, – Йозеф почувствовал, как к глазам подступают слезы. – Как я мог оставить ее там одну?

Зигмунд положил руку ему на плечо. Дым поднимался из его трубки уютными завитками.

– Ты поступил правильно, Йозеф. – Он достал бутылку шнапса и налил две рюмки. – На, выпей. Тебе полегчает.

Йозеф взял рюмку.

– Она ответит завтра. – В его глазах за толстыми стеклами очков застыл страх. – Я не уеду без нее, Зиги.

– Конечно, – кивнул Зигмунд.

Ответа не было и на следующий день. Прошло еще три дня, прежде чем им позвонила Эдит Грюнбаум. Она сообщила, что Леопольд умер во сне в ту самую ночь, когда Йозеф и Даниэль покинули Нюрнберг. На следующий день пришли гестаповцы, отвели Гизелу к Эдит, а Антонию забрали в гестапо для допроса. На следующий день пришли за Карлом, ее мужем, и с тех пор Эдит о них ничего не знала.

– Я возвращаюсь, – сказал Иозеф.

– Этим ты ничего не добьешься, Йозеф. Хочешь, чтобы Даниэль и Гизела остались сиротами?

Йозеф так крепко сжимал в руках телефонную трубку, что костяшки пальцев побелели.

– Я должен вернуться. Я не могу покинуть Тони.

– Послушай меня, Йозеф, – прошипела в трубку Эдит. – Не смей возвращаться! Ты должен спасти себя ради Даниэля. – А как же моя жена и дочь? Я должен о них забыть? Ты мне это предлагаешь?

Эдит не обратила внимания на упрек.

– Послушай, – сказала она твердо. – Я подожду Антонию здесь. – Она помолчала. – Я буду ждать семь дней. Если она не вернется, я сама привезу Гизелу.

Йозефу стало стыдно.

– Эдит… Спасибо. Ты настоящий друг.

– Вы с Тони сделали бы для меня то же самое.

– Мне очень жаль Карла. – Йозеф помедлил. – Можно мне позвонить завтра?

– Нет, Йозеф, лучше я позвоню сама.

– Хорошо. Позаботься о моей малышке, Эдит.

Он услыхал слезы в ее голосе, когда она ответила:

– Я сделаю все, что смогу, Йозеф.

Когда Йозеф поднялся в комнату, освещенную только тусклым светом луны, проникавшим через слуховое окно, Даниэль заворочался на своей койке.

– Ты поговорил с мамой, папа?

– Да, Даниэль. – Йозеф судорожно сглотнул.

– Ты ей не сказал, что я потерял цепочку?

– Нет.

– А как Гизела? Она поправилась?

И опять слезы навернулись на глаза Йозефу.

– Ей немного лучше.

Наступило короткое молчание. Потом Даниэль сказал:

– Ты ведь на самом деле не смог поговорить с мамой, да, папа?

– Нет, Даниэль.

Мальчик заворочался на койке, скрипнув пружинами.

– Но мы все-таки будем их ждать, правда, папа?

Голос Йозефа прозвучал подавленно:

– Конечно, мы подождем.

Он сдерживал рыдания, пока у него хватило сил, потом повернулся к стене и зарылся лицом в подушку.

Чердак превратился в тюрьму, где семилетний мальчик и его стремительно угасающий отец жили бок о бок, оплакивая своих близких. День за днем они сидели на своих койках и смотрели в слуховое окошко. Погода менялась; они видели и дождевые облака, и снег, и грозу, и солнечный свет: его было терпеть тяжелее всего.