Холли Габбер - Методика обольщения
Алан наконец решился выпустить из рук папку с работами, за которую держался, как за спасательный круг, и положил ее на стол. Теперь ему следовало или уйти, или срочно завести светскую беседу — о чем угодно, например о погоде. В голову пришли несколько ничего не значащих фраз, но он не знал, с какой начать. Дорис перехватила инициативу:
— Хотите чашку чая или кофе? К счастью, я свалилась уже на обратном пути из магазина, так что кофе у меня есть. — Она слегка подалась вперед, и очертания груди под натянувшимся платьем обрисовались четче. — Хорошо еще, банка не разбилась. Только вам придется подождать, пока я доберусь до кухни.
— Нет, нет, не надо, не утруждайте себя! — Алан уже не знал, куда смотреть, а его мысли принимали все более и более опасное направление. — Я, пожалуй, пойду… У меня на сегодняшний вечер намечены очень важные дела. Я позвоню вам завтра, если не возражаете…
Дорис покусала губы, явно что-то обдумывая.
— Ну хорошо, идите, если вы торопитесь. Знаете, вы для меня уже так много сделали, что, я думаю, вам будет не очень трудно выполнить мою самую последнюю на сегодня просьбу…
— Конечно, я могу проверить эти работы сам. Мне совсем не трудно. Да нет, я не об этом. Простите, у вас нет проблем с сердцем?
Алан в изумлении помотал головой, прикидывая, какой предмет мебели она попросит передвинуть.
— Тогда… знаете, мне так тяжело вставать. Безумно тяжело. Вы не могли бы… отнести меня в соседнюю комнату… в спальню… Алан?
Она говорила все тише и тише, а его имя уже не произнесла, а еле слышно выдохнула. Пока Алан преодолевал несколько шагов, отделяющих его от Дорис, ему казалось, что бешено колотящееся сердце, с которым у него не было проблем, сейчас взорвет грудную клетку с силой ручной гранаты.
Платье на ощупь действительно оказалось необычайно приятным — мягкость ткани восхитительно сочеталась с мягкостью скрытого под ней тела. Когда он поднял Дорис, она легким ласковым движением обхватила его шею руками. Алан покачнулся и на секунду закрыл глаза, попытавшись хоть немного успокоить дыхание, а затем медленно двинулся к двери, ведущей в спальню. Здесь царил полумрак, но Алан не был уверен, что хочет включить свет. Он осторожно положил Дорис на кровать, хотел выпрямиться, но она не отпустила его шею, и он по инерции сел рядом с нею. Ему вдруг показалось, что в темноте глаза Дорис светятся, как у настоящей кошки. Глаза до невозможности приблизились, он ощутил трепещущее прикосновение ее губ и только тогда понял: теперь ему можно все…
Вначале случилось то, чего Алан так опасался: он потерпел полное фиаско. Этому предшествовала лихорадочная сумятица, когда он старался, во-первых, побыстрее разобраться с собственной одеждой (в подобной обстановке это всегда оказывается на удивление непростым делом); во-вторых, по возможности отвечать на неистовые объятия Дорис (которая проявляла невероятную активность, словно боясь, что он передумает); а в-третьих, не задеть ее больную ногу (в какой-то момент он все же задел ее, Дорис вскрикнула, и Алан, испуганный, дернулся в сторону). Наконец, все произошло — но в течение такого короткого отрезка времени, какого достаточно, чтобы переключить телевизор с канала на канал. Оглушенный неудачей, Алан зажмурился и мысленно дал себе самую что ни на есть выразительную характеристику. Он обреченно ждал, что Дорис сейчас примется его утешать и успокаивать, но она неожиданно сказала совершенно другое:
— Что ж, первая попытка была не самой выдающейся. Но, я думаю, мы повторим?
Поскольку после этих слов она прижалась к Алану пылающим телом, запустила пальцы ему в волосы и принялась безостановочно целовать, не повторить было невозможно. Может статься, вторая попытка также была по терминологии Дорис «не самой выдающейся», но уж точно куда более успешной. Едва успев осознать свершившийся факт, Алан, потративший за последний час слишком много эмоций, почти мгновенно провалился в глубокий сон, сопротивляться которому у него не хватило сил. Очнулся он от какого-то вмешательства извне. Открыв глаза, Алан увидел Дорис: она сидела рядом с ним на кровати и сильно трясла за плечо..
— Ты спал так крепко — жалко было тебя будить, — прошептала она и нежно погладила его по щеке. — Но уже половина восьмого, а ты говорил, что у тебя намечены какие-то дела.
— Половина восьмого утра или вечера? — пробормотал Алан, пытаясь сориентироваться во времени и пространстве и щурясь со сна от яркого света.
Дорис звонко рассмеялась и придвинулась поближе. Она была одета все в то же платье, теперь перехваченное тонким пояском, но уже не казалась такой бледной и несчастной, как в момент его прихода: ее Щечки заметно зарумянились, а разноцветные глаза торжествующе сияли.
— Вечера, вечера. Ты спал больше часа. Что тебе снилось?
— Ничего, — ответил Алан, постепенно осваиваясь в новой ситуации.
Нельзя сказать, чтобы такой поворот событий был для него абсолютной неожиданностью, и все же положение вещей изменилось слишком быстро: близость и доступность сидящей рядом с ним Дорис приводили его в восторженное изумление. Неужели он теперь в любую секунду может услышать, как она называет его по имени?
Дорис принялась легкими движениями откидывать волосы с его лба. Он подумал, что хотел бы, пожалуй, провести подобным образом еще лет сто: ничего не делая и только бесконечно ощущая кожей касание ее пальцев.
— У тебя много морщинок около глаз, — заметила Дорис, продолжая исследовать его лицо, — значит, ты часто щуришься. Может, тебе следует носить очки?
— Да нет, просто мне много лет. Я ведь старше тебя в полтора раза.
— Ну и что, ерунда какая… Когда ты читаешь лекции, то действительно кажешься старым. Ну, не старым, но… солидным. А сегодня вечером оказалось, что ты совсем еще молодой. Не знаешь почему?.. А ресницы у тебя чудесные: я бы от таких не отказалась. Густые, да еще загнутые кверху. Надо же, я раньше не замечала. Вероятно, глядела со слишком большого расстояния… Ой, Алан, — она провела пальцем по его переносице, — у тебя ведь сломанный нос! Неужели тебе его сломали в драке?
Алан смотрел на Дорис с таким наслаждением, что не сразу услышал ее вопрос.
— М-м? А, да, — он перехватил ее руку и поцеловал указательный пальчик, — мне его сломали в драке.
— О боже, и этот человек еще ратует за высоконравственный стиль поведения! Надеюсь, драка была из-за женщины?
— Нет, из-за машины. Игрушечной. Я хотел отнять у моего старшего братца грузовик, а он врезал мне этим грузовиком по носу. Мне было семь лет, ему девять. Дорис, ты такая красивая, когда смеешься. И когда не смеешься, ты тоже очень красивая. Но когда смеешься… О господи… Похоже, в настоящий момент трудно допустить, что мне удалось сочинить несколько научных статей и — в соавторстве — одну монографию, да? Такая встряска — мозги никак не встанут на место… Я сейчас ничего не соображаю, кроме того, что… Дорис, наверное, глупо сразу говорить об этом, но мне кажется, я люблю тебя. То есть мне не кажется, так оно и есть. И уже давно. Подожди, не надо ничего отвечать, — прибавил Алан поспешно, заметив сделанное Дорис нетерпеливое движение, — потому что я так долго…
