Людмила Бояджиева - "Рим, конечно Рим" или "Итальянское танго"
Она щедро опрыскала духами шею и волосы на затылке:
— Ну, думай, думай, девочка. Мне пора. В «Пенте» вечером весь бомонд на презентацию новой книги Вознесенского собирается. Будут Хазанов, Добрынин и все остальные на уровне. Надо заехать домой переодеться.
Уже в дверях, выпроваживая притихших девушек, вдруг сказала:
— А что, Надин, если Кристи на день рождения к Игорьку пригласить? Возьми над ней шефство. Мордашка славная, может, и остальное приложится? А? — она слегка подмигнула Кристине и упорхнула к ожидавшему её «вольво».
— Не понравилась я ей, — вздохнула Кристина. — Сразу такую сумму наворотила. Откуда у меня баксы?
Надин вздохнула с нарочитым терпением, как в разговоре с придурочным ребенком:
— Тебя в школе учили, что такое иносказание? Эзопов язык? Она же тебе ясно дала понять, что баксы надо зарабатывать и подсказала как, балда! Игорек — это тебе, считай, экзамен на аттестат зрелости.
Надя ловко вела свою маленькую, юркую машину по Садовому кольцу:
— Зайдешь ко мне в пятницу, в полвосьмого. Маман скажи, что переночуешь у бабушки… Да не куксись, — все будет о'кей! Я тебя у Смоленской выкину. Мне ещё кое-куда надо заехать. — Надин интригующе подняла бровки и, высадив подругу, ловко нырнула в зеленый тенистый переулок.
Кристина постояла у киосков, торгующих дешевой бижутерией, косметикой и всякой заграничной соблазнительной мелочью. Приценилась к губной помаде. Дорого. «Дрянь, дешевка», — успокоила она себя и заплатив все свои деньги за трубочку мороженого, гордо шагнула в метро. «Значит, Кристи. Ну, что ж, теперь не зевай, детка!»
Перед выездом в «свет» Надя не пожалела времени, примеряя на Кристинy свои ударные туалеты.
Когда радиотелефон заурчал и мужской голос сообщил, что ждет у подъезда, девушки уже были при полном параде. Тело Кристины ощущало нежный трикотаж хорошего белья, тугую гладкость колготок и запах невероятно шикарных духов. Кровь пульсировала с победной силой, глаза блестели, ноги в туфельках на высоких шпильках нетерпеливо переступала на месте.
— Не паникуй. Это пока шофер. До Игорька ещё час катить, — объяснила Надя, подталкивая Кристину к чернеющему у подъезда автомобилю. «Мерседес-600» — высший класс, между прочим. Намотай себе на ус, милочка Надин-Белоснежка не какая-нибудь блядюшка-м.н.с. На поприще сладчайших наук я уже давно докторскую защитила. А по доходам — бери выше, — директор доходного СП!
Она и вправду выглядела роскошно. Наде исполнилось 23, но вопрос о возрасте отпадал, когда на первый план выступала дивная смесь чистоты и искушенности, бесшабашности и расчета. Светлые., зачесанными назад короткие волосы открывали выпуклый лоб с высоко поднятыми дугами бровей. А под ними — прозрачные глаза в обрамлении фантастически удлинившихся при помощи специальной туши ресниц. Когда эта юная леди поправляла наброшенный на обнаженные плечи мех, мириады искр рассыпал массивный бриллиантовый перстень и нежно позванивали тонкие золотые браслеты. А под черным гладким платьем на тонких бретельках, кажется, вовсе не было белья.
Когда их автомобиль, лихо обгоняя отечественные «тачки», вырулил на шоссе, ведущее за город, Кристина впала в приятное оцепенение. Вдоль дороги мелькали в зацветших садах темные деревянные домики, расходилась толпа с авоськами от автобусной остановки. Все было как всегда. Только она, Тинка, не на обочине, а в огненном потоке, несущемся к земле обетованной — в её таинственные и греховные кущи.
Да, греховные. В первый раз она вспомнила двухгодичной давности эпизод своего «падения» с легкостью и некой удовлетворенностью. Хорошо, что тогда подвернулся этот наглый дылда, гонявший по дачным улочкам на мотоцикле. В один прекрасный, очень поздний вечер он затащил Тинку после тусовки у костра к себе в пустой дом. Ей тогда было почти двадцать и сознание непричастности к сексуальной революции, в которую были вовлечены сверстники Тины, начинало угнетать её, а порой излияния какой-нибудь подружки, переживавшей одурительную страсть, возбуждало зависть. «Недоделанная ты, Тина», — сказала она себе, принимая решение стать менее разборчивой. Ведь донимал же её серьезными ухаживаниями долговязый сосед Митя, и целая вереница претендентов на «интим» шныряла вокруг, как коты в брачный период. Вот только своего принца Тина среди них разглядеть не сумела, а на короткие «спортивно-эротические» разминки у нее, видимо, призвания не было.
Парень с мотоциклом был не лучше и не хуже других — разве что выглядел настоящим «качком» и имел репутацию «донжуана». Тинкина неприступность и длинные загорелые ноги в ободранных джинсовых шортах с бахромой от бывших штанин не давали ему покоя. Кроме того — москвичка, дачница, не из местных, а потому и смотрит свысока. Денис все время слонялся рядом, останавливая у Тинкиного забора свою грохочущую железку и упорно предлагал покатать. Тина, не раздумывая, отказывалась до той самой августовской ночи, когда отправилась со знакомыми девчонками на посиделки у костра с гитарами, магнитофонами и, конечно же, со спиртным.
Жаром пылала темная ночь вокруг гигантского костра, Леонтьев пел про Казанову, а в крови гулял выпитый «портвишок». Парочки, хихикая, расходились в чернеющие кусты, Денис смотрел грозно, почти с ненавистью, и было в его смоляных бровях и в смуглых руках, обстругивающих поблескивающим ножом палку, что-то цепкое, бандитское.
Когда он очередной раз, сжимая челюсти от предчувствия отказа, спросил с деланной небрежностью: «Ну че, прокатить?», Тина вдруг согласно кивнула.
Предки Дениса куда-то уехали, оставив паек сыну и коту Филе. Парень тут же вложил все материальные средства в покупку «водяры», отварив и съев филиного минтая.
На террасе он громко включил магнитофон и без всякого предисловия, сопя и наваливаясь, начал лапать тинкину грудь. Они немного поборолись на скрипучем диване и девушка сдалась, в полной уверенности, что совершает что-то греховное, но волнующее. Однако, ни того, ни другого не успела почувствовать, — ничего, кроме легкой боли и невероятного удивления, заметив в дверях пожилую женщину.
— Э-эх-ма! Опять своих поблядушек таскаешь! — прошамкала она и скрылась.
— Катись, старая. Зашибу ненароком, — беззлобно отозвался ей вслед Денис и с силой прижал тинкины плечи к подушке. — Куда рванула? Бабка это двоюродная, глухая, слепая. Считай — овощ. Хочешь выпить?
— Нет. — Тина села и скривилась от боли. — Не очень-то ты церемонишься с девицами.
— Че? — не понял тот. — Болеешь, что ли? — уставился на темное пятно на одеяле. А когда понял, не поверил, — двадцатилетних барышень теперь днем с огнем не сыщешь.
