Юна-Мари Паркер - Богачи
Тиффани снова улеглась в постель и, уже засыпая, подумала о том, что Морган даже не поинтересовалась ее делами.
В тот же день Тиффани отправилась навестить родителей. Она шла по Парк-авеню, с наслаждением вдыхая прохладную свежесть, принесенную внезапно налетевшим морским бризом, который путал волосы, трепал складки ее голубой юбки и легко, словно подгоняя, подталкивал в спину.
Нью-Йорк этим летом изнывал от июньской жары. Тротуары раскалились, трава в Центральном парке выгорела и стала по-осеннему желтой. Бурая пыль поднималась вверх и висела неподвижной, плотной пеленой. Прохожие старались хоть на минуту заскочить в магазин или кафе, чтобы глотнуть очищенного кондиционерами воздуха.
Для Тиффани день начался с повторного обхода мануфактурных складов. Найти позолоченные пуговицы нужного размера и формы, а также отрезы подходящего шелка оказалось труднее, чем она предполагала. Туго накрахмаленные манишки и широкие черные бархатные ленты, казалось, отсутствовали в природе. О костюмах к «Ночной прохладе» Тиффани не могла думать без ужаса. В довершение всего Жанин Беллами заявила, что эскизы ее не устраивают, и потребовала сделать новые. И это за несколько недель до премьеры!
У дверей дома, где находилась квартира ее родителей, стоял швейцар и, обливаясь потом, обводил улицу мутным, остекленевшим взглядом. В любую погоду — будь то зной или мороз — он обязан был нести службу в голубой ливрее, рубашке с тугим воротничком и галстуке, так что его стоило пожалеть. Он узнал Тиффани и вымученно улыбнулся:
— Добрый день, мисс Калвин. Ну и жара сегодня!
— Здравствуйте. Как ваши дела?
— Спасибо, хорошо. Вот только жарко очень. Надеюсь, что к вечеру зной все же спадет.
Тиффани почувствовала легкое раздражение. Почему все вокруг только и делают, что жалуются на жару? Она полдня уже бродит по городу — и ничего. Ей ни разу в голову не пришло портить кому-нибудь настроение своим нытьем. Утро началось с того, что ее горничная Глория с постным лицом принесла завтрак и сразу же бросилась к кондиционеру, чтобы поставить его на максимальный режим. Одутловатое лицо пожилой негритянки лоснилось от пота, блузка на спине между лопаток насквозь промокла, а волосы были высоко подобраны и обвязаны цветной лентой, чтобы не касались шеи.
— Бог мой, до чего жарко! Так и парит! Побегу-ка я сейчас в магазин, а то к полудню будет еще хуже. А вы, мисс Тиффани, не ходили бы сегодня никуда. Как же можно работать в такую жару!
— Не беспокойся, Глория. Я жароустойчивая.
В квартире Калвинов было прямо-таки холодно по сравнению с улицей. Тиффани поежилась, и ее голые руки вмиг покрылись мурашками. Отчего здесь так зябко? Может быть, от музейной роскоши обстановки? Или от одиночества матери? Тиффани обошла вокруг резного столика времен Людовика XIV, на котором в хрустальной вазе белел букет лилий, и вошла в бело-голубую гостиную, у дверей которой, словно в почетном карауле, стояли две великолепные нубийские статуи черного дерева.
Интерьер родительской квартиры претил утонченному вкусу Тиффани. Ей не нравилось неоправданное смешение разных стилей — французского, итальянского, британского и восточного, а мать имела обыкновение из всех многочисленных поездок за рубеж привозить без разбору всякую всячину и расставлять ее по дому. Непосредственное соседство зеркал в стиле рококо, венецианских шандалов, украшенных хрустальными цветами и фруктами, китайского бара и мраморной викторианской каминной полки в сочетании с ломберными столиками, турецкими коврами и чиппендейловскими стульями оскорбляло художественную натуру Тиффани.
— Привет, мам. Ты как? — Тиффани чмокнула мать в щеку.
Рут, как всегда, была на высоте. Она привыкла при любых обстоятельствах соответствовать облику хозяйки модного светского салона и жены крупного бизнесмена. На ней было дорогое изысканное платье; легкий макияж и безупречная прическа придавали ее облику выражение строгого достоинства.
— Очень рада тебя видеть, — ответила Рут и снова склонилась над письменным столом.
— Как вообще дела? — спросила Тиффани, утопая в голубой бархатной софе.
— Скоро вернется отец. Хочешь чего-нибудь выпить? — Рут провела кончиком языка по краю конверта и заклеила его, изо всех сил придавив к столу. — Сегодня ужасно жарко.
— Я с большим удовольствием выпила бы чаю со льдом. А что ты делаешь?
— Рассылаю приглашения. Мы собираемся устроить небольшой прием — так, для узкого круга. Будет кое-кто из близких друзей и деловых партнеров отца. — Ее голос замер, Рут задумчиво посмотрела в окно.
В гостиной повисло молчание, которое спустя некоторое время нарушила Тиффани.
— А у меня сейчас работы невпроворот. Эта «Ночная прохлада» сведет меня с ума. Скорее бы все кончилось.
Снова возникла пауза, в продолжение которой Рут бросила взгляд на дочь и вернулась к своим конвертам.
— Вот как? — сказала она без всякого интереса, лишь соблюдая приличие.
— Это все приглашения на «небольшой прием»?
— Ты же знаешь, у отца много близких друзей.
— Да, пожалуй.
В тот момент, когда бессодержательный разговор с матерью стал для Тиффани невыносимым, в гостиную, по счастью, заглянул Закери.
— Привет, сестренка! — Он выглядел помято и неопрятно, но держался подчеркнуто независимо.
— Привет, — ответила Тиффани, в изумлении оглядывая его грязные джинсы и неглаженую, заношенную рубашку.
Родители с детства приучали их следить за своей внешностью, и хотя Закери и аккуратность были с трудом совместимы, его вид не мог не потрясти Тиффани. Брат опустился в кресло и принялся листать журнал.
— Что пишут? — спросила она насмешливо.
— Ничего особенного.
— Как дела в школе? По-прежнему интересуешься историей? — Тиффани упорно пыталась вызвать брата на разговор.
— Все нормально, — буркнул он.
— Я не виделась с тобой целую вечность. Расскажи, как ты живешь.
Закери не отвечал. Мать заклеила еще один конверт и отложила его к остальным.
— О Боже! Да что с вами случилось? — Тиффани не выдержала и взорвалась: — С глухонемыми и то интереснее разговаривать!
Открылась дверь, и на пороге появился слуга японец.
— Принесите, пожалуйста, чай со льдом для мисс Тиффани и лимонад для меня, — невозмутимо сказала Рут.
— А мне кока-колу, — не отрываясь от журнала, добавил Закери.
Слуга безмолвно удалился. Словно очнувшись вдруг от глубокого сна, Рут обратила к сыну пылающее от гнева лицо:
— Ты долго еще намерен ходить в таком виде?
«Ну вот, началось, — подумала Тиффани. — Сейчас вернется отец, и классическая счастливая, дружная семья будет в полном сборе».
