Светлана Хмельковская - Запах вечера
Вы все равно сходитесь на том, что его и твой — самые лучшие города в мире, а здесь, ну да, ну красиво... но эти люди и эти правила... Можно задохнуться. Вы оба оседлали любимый конек — тему «Восток-Запад», «мы-они». И упорно бравируете богатой русской душой, упорно закрывая глаза на порядочность как самое важное качество. Вас все тянет к той широте, которая уже сузилась и измельчала, а вы-то... ты-то и не заметила.
Стаканы пустеют. Он начинает рассказывать о дочке, вскользь упоминая о жене. Работа? Ее слишком много. Это попытка бегства от самого себя, от вечернего возвращения домой, где уже давно пустота, холод и непонимание. Постоянное непреодолимое желание вырваться куда-то. Да, вот вырвался. Лиля про себя отметила, что еще кто-то пытается с помощью красоты Венеции навести порядок в собственной душе. Так вот, вырвался. У нас невозможно работать мало, ты же знаешь, тогда ничего не будет, а так много надо — да еще и это, и это, да, а вот это уже купили, страшно дорого.
Тебе становится скучно. Через пару минут на горизонте появится жена с ее вечным непониманием и требованием денег. А дочка — прелесть, только вот он ее почти не видит, работы слишком много, а потом она не захочет видеть его — чужие люди, все чужие друг другу люди, даже самые родные.
Ты уже начинаешь вспоминать иностранца с его интеллигентными ненавязчивыми разговорами. Наша манера грузить первого встречного (к тому же женщину) всеми своими проблемами поистине поразительна. Он спохватывается: «Что же я все о себе? А что у тебя?».
Довольна? Действительно довольна жизнью? А что есть? Разведена? Давно? Давно и довольна? Он был подлец? Нет? Тогда что же? Почему?
Вот этот вопрос Лиля любила больше всего. Сейчас она будет объяснять этому человеку напротив, почему. Потому что счастье долгим, а тем более, вечным, не бывает. Это нормально. Он принимает эту фразу за отговорку, хотя это правда. Странно, что почти никто не считает это причиной для развода.
Погуляем? Они бредут по ночному городу. Та же луна. Но, господи, как хорошо! Они смеются, целуются. А вот и мостик.
Номер его отеля. Он дробит лед и кидает его в бокалы, мини-бар постепенно пустеет. Он восхищается не загаром, нет, а светом, который излучает ее кожа, не цветом волос, нет, а дождем их прикосновений. Горячий изгиб тела на влажной от страсти простыне. Он закуривает. Когда ты уезжаешь? Уже завтра? Можно тебя проводить? И они обмениваются телефонами, по которым никогда не позвонят.
Лиля очнулась. Она водила ложкой по пустому блюдцу. Француз (?) уже ушел, в ресторане вообще никого больше не было. Конечно, это только наши упорно будут брать тебя наглостью, и самое интересное, что им это удается, и самое чудесное, что ты никогда об этом не пожалеешь.
Она расплатилась и вышла. Улица отзывалась легким стуком ее каблуков. На мосту Вздохов никого не было — редкая удача. Она рассматривала огни, лежащие на черной глади воды. Перешла на другую сторону — стены домов уводили в город.
Ее отель уже спал, она позвонила в звонок у решетчатой двери. Заспанный портье улыбнулся дежурной улыбкой и впустил ее. Открытое окно. Осенний холод простыней. Она одна в этом городе, совершенно одна.
Какая прелесть!
Проснувшись, она не могла определить, который час. В комнате было темно. Она отодвинула тяжелые плотные шторы. Дождь. Утренние сумерки. Наверное, еще рано.
Дождь в Венеции. Что она будет делать? Планировала остаться еще на день. Оставаться или нет? Господи, и ты еще думаешь? Неужели дождь может что-то изменить? Это даже лучше, будет меньше людей. Все то же самое... под дождем... И даже гондолы... Ведь есть еще церковь на том берегу, ты так хотела туда попасть.
Лиля направилась к мосту Риальто, который соединял половинки города, разъединенные Гранд каналом. Плохая погода и ранний час были просто облегчением, на узеньких улочках люди встречались редко, она наслаждалась.
Только бы не заблудиться. Хотя... Ты что, куда-то спешишь? На ту сторону? Она останется, поверь...
Дождь... Город грустил мокрыми тротуарами, темными квадратами окон, что-то шептал им серым негромким дождем. Интересно, когда я приеду сюда опять? Приеду ли?
Капли дождя острыми стрелами пронзали воду, вода с неба летела навстречу земле, а встречала на своем пути только самое себя. Лиля застегнула куртку. Сыро, холодно, но все равно, так хорошо! Хотя в голову уже стали лезть мысли о работе, незаконченных делах, обычной рутине. Зачем? Ты еще пока здесь, ты еще успеешь в ту жизнь. А пока еще ренессанс. Ты чувствуешь, как много света в тебе?
Громко загудели колокола. Церковь отправилась ей навстречу. Она толкнула огромную тяжелую дверь и оказалась одна под величественными сводами. Здесь было сумрачно. Сквозь витражи внутрь лился серый свет позднего утра. Она рассматривала фрески, не спеша продвигалась к алтарю.
Как и все церкви Венеции, всей Италии — этого всплеска Ренессанса на Земле — она была роскошна, неповторимо хороша. Лиля обогнула алтарь, и ее внимание привлекло окошко вверху, под сводами, прикрытое странно скромной полупрозрачной занавеской. Такие вешают на окнах в деревне. И тут внутрь проник свет, очевидно, снаружи таки выглянуло солнце. Занавеска неплотно прилегала к окну, пространство между ней и окном светилось солнечной радостью, в которой плясали дождинки пыли... Окошко в деревне, много-много лет назад. Почти такая же скромная занавеска. Лиля прижимается к ней лицом и видит маленький солнечный коридор внутри, пыль на стекле, день за ним... Зеленый двор, дом отбрасывает тень на траву. Полоска тени уже совсем узкая. Неужели так поздно? Почему ее не разбудили? Наверное, происходило самое интересное.
Голоса взрослых на кухне доносятся издалека. Запах свежеиспеченного хлеба проникает из комнаты в комнату и настигает ее здесь, в маленькой веранде, где она стоит, обнимая почему-то такую родную занавеску, ловит ею солнце, увеличивает и уменьшает расстояние до окна. Она смеется, смеется этому теплу, которое окутывает ее, новому дню, который обязательно принесет столько интересного и радостного. Родные шаги. Бабушка открывает дверь на веранду, улыбается, обнимает ее теплыми добрыми руками, от нее пахнет молоком и покоем. Ты чувствуешь себя необыкновенно уютно, защищено.
А несколько минут назад, когда ты находилась на границе сна и бодрствования, — еще не открыла глаза, а уже улыбалась. Чему? Какое-то предвкушение радости от самых простых вещей. Далекое милое детство.
И уже потом, много лет спустя... Пробуждение утром, еще не пробуждение, нет, а какой-то зыбкий переход из другой реальности в эту. Здесь что-то есть такое, безумно радостное, приятное, светлое. Чему ты улыбаешься, еще не проснувшись, еще не вспомнив, что это, где оно, что оно есть? Смутно и радостно ищешь, что же так радует и зовет тебя в бодрствование. Есть Он. Он никогда не был твоим и не будет, но какое счастье, что он просто есть на этой земле. Что он заставляет тебя так улыбаться на рассвете. Это и есть жизнь. Это любовь. И его волосы пахнут, как нагретые солнцем колосья пшеницы из далекого детства. И ты тянешься к этому запаху... Твой запах — прячется в уголках твоих губ, в волосах, в рельефе плеч. Его можно пить, его можно отбирать у тебя и потом еще долго им наслаждаться, когда тебя уже нет рядом, его можно примерять на себя — и купаться в ощущениях. Еще!
