Томас Уайсман - Царь Голливуда
— Ты не представляешь, какие болезни можно подцепить в подобных заведениях, — сказал Оскар, когда Леушка спросила его, нельзя ли ей сводить ребенка на один из этих фильмов. — Ты думаешь, это полезно для детского ума, смотреть подобный вздор? Ты забыла Леушка, я привык к лучшему из лучшего, и я хочу, чтобы ребенок привыкал к тому же.
Он, правда, не объяснял, как этого достичь при их скромных и нерегулярных доходах, но тем не менее при любых условиях он не мог допустить, чтобы детский ум развращался таким мертвенно-белым вздором. Действительно, мертвенно-белым это и было. "Бизу", гордящейся собой, именовавший себя "Домом искусства публичных развлечений", выставлял напоказ достаточное количество примитивно раскрашенных афиш и плакатов, рекламирующих очередной сюжет. И поскольку Алексу. Не дозволено было видеть то, что там показывали, он создавал свои собственные картины; например, он воображал такой сюжет: он с матерью идет домой или он сидит в квартире, а помогали ему в создании этих воображаемых сюжетов увиденные ранее афиши и плакаты, а также рекламные тексты, размашисто намалеванные намеки и обещания — все это служило отправной точкой для его фантазий. Таким образом, он создал дюжину историй о себе, сюжетов с вполне достоверными деталями, взятыми им с афишных тумб, рекламирующих картины, которые ему запрещено было видеть. Об одной из них кричало название: "Женщина-пантера", а под названием можно было прочитать нечто о содержании "Королева Преисподней. Почему парижский Душегуб ее боялся? Кто был ее ужасный Избавитель? Беседа о Вожделении. Это — предел! Ужасы, ужасы и снова ужасы. Ее взгляд, победивший Смерть". Художник изобразил женщину-пантеру весьма красочно — немного чересчур основательного сложения особа, усыпанная драгоценностями, с большим количеством толстых черных ресниц вокруг гипнотизирующе-пристальных глаз (художник передал это исходящими от глаз лучами), а рядом демонизирующий душегуб, перерезавший в своей жизни множество парижских глоток, обхватив себя руками, с разверстым воплем ужаса ртом пребывал в таком состоянии, что даже выронил пистолет. Алекс потратил немало дней, обрабатывая только один этот сюжет. В одной из версий он окончательно установил, что она была гипнотизеркой (в предшествующей версии, которой мальчик не был удовлетворен, она была ведьмой), Женщина-гипнотизер являлась главной фигурой высшего парижского общества, а по ночам становилась предводительницей банды уголовников и мошенников, совершавших страшнейшие преступления, жертвами которых становились светские друзья гипнотизерши. Алекс решил, что причины всех ее ужасных злодеяний заключались в том, что она не была истинной аристократкой, это была девушка из рабочей семьи, покинувшая свой круг, выйдя замуж, а муж ее, которого она ограбила и бросила, вынужден был впоследствии с большими трудностями зарабатывать деньги, чтобы кормить ее малолетнего сына.
Глава вторая
В субботу, вскоре после его десятого дня рождения, Алекса взяли на прогулку к Пятой авеню. Собственно, это был способ отметить день рождения и редкий случай, когда они отправлялись на прогулку все вместе, втроем. Выдался прекрасный летний день, и все трое облачились в свои лучшие одежды. Леушка надела бледно-голубое муслиновое платье с короткими рукавами, высокой талией и сборчатой юбкой, длину которой она слегка уменьшила в соответствии с требованиями последней моды, так что теперь можно было видеть ее щиколотки. На голове светлая соломенная шляпка с низкой тульей и широкими полями, а также пышные, вьющиеся над полями перья, купленные ей Оскаром еще в прошлые годы и сберегаемые ею в коробке под кроватью, поскольку случаи надеть их представлялись очень редко. Оскар, в рубашке с высоким белым воротничком и негнущимися манжетами, с почти незаметным галстучным узлом, в сером визитном костюме, жемчужно-серых гетрах и остроносых туфлях, в серой шляпе с небольшой низкой тульей и слегка загнутыми полями, выглядел совершенно изумительно. И Алексу разрешили по такому случаю надеть панаму, широкую блузу с поясом, именуемую "Норфолком", и широкие брюки до колен, подаренные ему отцом на день рождения. К этому времени Оскар сделал немного денег, его посещения дома стали более регулярными, и это были волнующие и радостные события, ибо приносились и разворачивались пакеты, планировались экскурсии, произносились целые монологи, обращенные к ребенку, и происходили семейные дискуссии о переезде на новую квартиру, которую они вот-вот снимут в Томпкинс-сквэе.
С утра в доме кипела деятельная подготовка к прогулке, можно было даже подумать, что семья отправляется в длительное путешествие и того гляди опоздает на поезд. Оскар понукал членов семьи, крича Леушке: скорее, хватит бездельничать и дремать, принеси мне горячей воды, мне нужно побриться, а где мои маникюрные ножницы? Ты, конечно, забыла подстричь ребенку ногти? Поторапливайся, мадонна, ведь тебе еще и самой надо собраться; и у Леушки ненадолго портится настроение, она говорит: как может она начать одеваться, если ей еще нужно одеть Оскара и ребенка? Несколько раз окрики Оскара становятся угрожающими, так что кажется, это невозможно уже вынести. Но в конце концов они собрались, хотя квартира осталась совершенно разгромленной, замусоренной предметами туалета, которые рассматривались, обсуждались и затем отклонялись; остатки завтрака не убраны, посуда не перемыта, сапожную щетку можно обнаружить на кухонном столе, одежная щетка и вообще оказалась сломанной, а тут еще перед самым выходом Алекс захотел в туалет. Когда он вышел оттуда, Оскар подверг его и Леушку строгому окончательному осмотру. Раз они идут вместе с ним и их могут видеть в его обществе на Пятой авеню, он должен быть уверен, что они выглядят безукоризненно; ему приходится вращаться в кругу значительных деловых людей, и он рекомендовал жене и сыну, хотя это больше походило на повеление, постоянно иметь приятное выражение лиц.
После того как начальная часть пути была проделана в надземке и на трамвае, на котором мальчик часто ездил и раньше, Оскар нанял кэб для всего дальнейшего путешествия. Для Алекса это явилось совершенно новым переживанием. Уличное движение по Пятой авеню, с допустимой скоростью не больше шести миль в час[1], позволяло ему рассматривать барственно-парадные экипажи, автомобили и прогуливающихся щеголей. Оскар настоял, чтобы верх кэба был откинут, чтобы они могли наслаждаться солнечным светом; к тому же это не только даст им возможность лучше видеть, но и быть лучше увиденными. Алекс испытывал большое удовольствие от того, что он едет в этом экипаже, по первоклассному покрытию этой улицы, и он жадно смотрел по сторонам, а глаза его восхищенно сияли от рассматривания вещей, которыми он мечтал обладать. Солнечный свет отражался от желтой меди экипажных фонарей и от пуговиц на ливреях кэбменов и возниц, усеивая всю авеню мерцающими вспышками и бликами. Здесь было так много всего, на что стоило посмотреть, что у Алекса совсем закружилась голова от кручений, верчений и поворотов во все стороны… Модные, изящные желтые и черные ландо вкрадчиво пробирались сквозь нелегкое движение; седоки, управляющие собственными экипажами, держали вожжи в одной руке, другой приподнимая шляпу перед хорошенькой знакомой девицей, застывшей в открытом ландо в той позе, какую принимают, позируя для семейного портрета; рядом с ней, в облаке оборок, седая женщина; все заняты болтовней и обмахиванием веерами, узнаваниями, замечаниями и поклонами… Великолепный экипаж с ливрейным кучером и ливрейным лакеем на запятках; большеусый человек и его полногрудая спутница видны внутри, за прихваченными ремешком бархатными шторками с бахромой, напоминающими широкую бархатную сонетку для вызова слуг в большом доме… Молодой человек, выглядящий спортсменом, удивляет всех защитными авиаторскими очками (хоть они торчат сейчас у него на лбу), в слегка запыленном, легком кабриолете… Очаровательные леди под огромными шляпами, убранными цветами, сидят в непринужденных позах друг против друга в элегантном, очень высоком экипаже, который кажется лишь частью их самих и их дорогостоящей экипировки… Большая, тяжелая, долготелая лошадь, осоловевшая от множества солнечных бликов на никелированных и латунных деталях, вспыхивающих на солнце; цветные зонтики для защиты от солнца заткнуты за плетенные из ивовых прутьев поручни, укрепленные над подножками, рядом пристегнутая ремнями корзина с провизией для пикника, еще коробка с дорожным инструментом, еще запасное колесо…
