Ирина Лазарева - Голубая искра
– Наверняка понадобится, – вздохнула Лиза. – Поверь, лучше мне нигде не светиться. Так надо. Я и телефон свой выключила насовсем. Карту дома оставила.
– Ладно, что с тобой поделаешь. Пойдем завтра и попробуем, – решила Дуся.
Весь вечер они обсуждали, в каком виде надлежит Лизе явиться на соискание должности прислуги. Прежняя горничная весьма устраивала привередливую мадам Кравцову: девушка жила в доме постоянно, лишь изредка ездила в райцентр навестить родных, внешности была невзрачной, тихая, неприметная, перед глазами ее гениального сына не маячила. При выборе прислуги мамаша исключала малейшую возможность мезальянса; в кругу знакомых Кравцовых было достаточно красивых девушек из хороших семей. Сын, конечно, чересчур погружен в науку, бывает, первых красавиц не замечает, но кто поймет мужчин. Если постоянно перед ним будет мелькать смазливая мордашка, он может однажды обратить на нее внимание.
Мамаша Кравцова иногда откровенничала с Дусей и даже объяснила, почему горничная и повариха так пришлись ей ко двору.
Дуся пересмотрела всю одежду племянницы. Лиза знала, куда ехала, поэтому ничего экстравагантного не привезла: майки, свитера, джинсы, кроссовки – одежда вполне скромная. Косметику пока придется отложить в глубокий ящик до лучших времен. Волосы под косынку, так или иначе, хозяйка потребует – горничная в ее доме должна ходить с убранными волосами.
Дуся заставила Лизу одеться для завтрашних смотрин.
– Нет, никуда не годится! – заключила тетка. – Здесь и фигура отличная видна, и хорошенькое личико. Надо над тобой основательно потрудиться.
Она порылась в шкафу, достала юбку, плотные колготки, несколько шерстяных жакетов, заставила Лизу все примерить. Лизе теткина одежда была велика, но Дуся осталась довольна результатом.
– Вот это другое дело. Ни сисек, ни бедер, старухе понравится. С лицом сложнее. Лицо у тебя что майская роза. Для дела никак не годится.
– Не беда, – успокоила Лиза. – Я возьму серые тени и сделаю себе такую физиономию, что ее дорогой сынуля испугается. Буду ему по ночам сниться – ведьма с метлой.
– Ты лучше лак с ногтей сотри. Да вот еще что: словечки всякие интеллигентские забудь, и старайся выглядеть поглупее, – присовокупила Дуся, тоже посмеиваясь. – Знаешь, разыграть эту старую ханжу давно пора, получим удовольствие.
– Так как сына зовут?
– Арсений Кравцов. Слыхала о нем?
Еще бы не слышала! Имя это было настолько же известно в научных кругах, как и Крымова. Лиза давно следила за работами Арсения, с большим интересом и пользой для себя читала его научные статьи. К счастью, встречаться им не довелось, поэтому опасаться разоблачения Лизе не приходилось.
Утром пришлось вставать рано, под пение деревенских петухов. Лиза не прочь была понежиться на высокой постели, утопая в мягких шерстяных матрасах. Давно она не спала так сладко, в полной тишине, без тревог и забот. Окончательно проснувшись, Лиза удивилась своей беззаботности, ведь ничего не миновало, все только отодвинулось в пространстве и, возможно, накатится снова издалека удушливой волной – это лишь вопрос времени. А может быть, повезет, и вал пройдет стороной, надо только соблюдать осторожность.
– Лиза, иди завтракать, – позвала Дуся. Она появилась на пороге спальни, строго одетая, причесанная, с посвежевшим после умывания лицом. – Поторопись, нам через полчаса выходить. Мне нельзя опаздывать.
До дома Кравцовых было двадцать минут ходьбы. Лиза с Дусей шли сквозь влажный утренний туман по пустынному шоссе. Лес еще был темным и сонным, вдоль обочин коричневым ковром лежала опавшая листва.
– Здесь машины ходят вообще? – удивилась Лиза. – Вот уж глухомань так глухомань. Для москвича зрелище невообразимое, даже за городом.
– А что они забыли в наших деревнях? Дальше нас только Острюхино, там вообще жизни, почитай, нет, местных раз-два – и обчелся, несколько дач для городских, но зимой они пустуют. А ведь раньше-то, до революции, Острюхино было богатым селом. Там на пригорке большой храм стоял, старожилы сказывают – звонница при нем была знаменитая, на всю округу славилась. Теперь одни развалины. Большевики храм разграбили, а потом взорвали. Так разрушенные стены и торчат, восстановить никто не удосужился.
– Как выдастся свободное время, съездим в Острюхино, – отозвалась Лиза. – Надо на кладбище сходить к маминым родителям. Я помню могилу – дедушка с бабушкой там рядом лежат.
– Сходим, обязательно, – согласилась Дуся. – Могилки, должно быть, давно бурьяном заросли, некому ухаживать.
– Тихо как, даже птицы не поют, – поежилась Лиза. – Жутковато идти вот так, в тишине и в безлюдье, среди леса.
Не успела она произнести эти слова, как выплыл откуда-то из самых чащоб протяжный странный звук – то ли вой, то ли гудок или кто-то с небес дунул в трубу, ибо звук этот был объемным, гулким и заполнил на короткое время все пространство, будто сам воздух, земля и деревья дрожали и вибрировали. Казалось, весь мир на краткий миг потонул в непонятном гуле. Из чащоб взметнулась стая воронья, птицы метались над лесом, перекрикивая друг друга. Потом кинулись врассыпную, возмущенно каркая.
Пропал неведомый звук не сразу, стал затихать, сжиматься и стих окончательно, словно втянулся обратно под желто-коричневые кроны деревьев.
Лиза ахнула и присела от страха. Дуся остановилась и быстро несколько раз поклонилась, осеняя себя крестом. Потом с укоризной поглядела на племянницу.
– Ну что корячишься, глупая? Можно подумать, первый раз Глас услыхала. Радоваться надо, не каждому благодать выпадает, а ты, видать, в любимицах у него. Глядишь, завтра все хвори пройдут – явные и скрытые.
Лиза поднялась. И правда, чего испугалась? В детстве ей не единожды пришлось оказаться в эпицентре этого странного местного явления. Ученые ему объяснения не нашли, да и не интересовались особо – самим слышать не довелось, а в народные байки верили слабо. Деревенские утверждали, что в лесу живет дух диакона Савелия, который при жизни пытался помешать взорвать храм. Савелий был регентом церковного хора, сам имел голос сильный, звучный, храм для него был дом родной. Когда пришли варвары, он просто обезумел. Встал на колени перед входом в церковь и умолял красноармейцев не осквернять святыню. Диакона ударили прикладом, потом схватили и поволокли к церковной стене. Туда же согнали всех, кто находился в храме. Несчастных расстреляли, тела сбросили в овраг, а храм взорвали. Когда большевики ушли из села, увозя на телегах иконы и церковную утварь, сельчане пошли в овраг, чтобы похоронить убитых. Там лежали псаломщик, церковный староста, протодиакон и певчие, несколько местных жителей – все, кого расстреляли красноармейцы, – кроме диакона Савелия. Тело его так и не нашли. Предположения, что он выжил, не получили подтверждения. Никто его больше не видел. Так и сгинул регент Савелий, пропал без вести. Очевидцы настаивали, что по вечерам в разрушенной церкви слышны песнопения, а из лесу время от времени доносится протяжный, глубокий зов. Явление получило в народе название Глас Савелия, так и прижилось. И хоть страшно было жителям поначалу, но вреда от непонятных звуков никому не было. Напротив, многие из тех, кто слышал Глас, утверждали, что избавились от застарелых болезней. Находились смельчаки, приезжали специально в Вольшанский лес, дневали и ночевали в палатках, чтобы услышать Глас и впитать в себя его благодатную силу, но чудо, как нарочно, являло себя редко и непредсказуемо.
