Мими Каррера - Двенадцать
Валентин сел на холодные ступени своего дома и сильно укусил запястье, чтобы не позволить соленым капелькам покатиться по щекам. Хотелось выть, стонать, кричать от своей роковой ошибки. Как же ему было сейчас больно. Но боль за дочь превышала. Он чувствовал себя предателем по отношению к Маше. Она всегда так плакала, когда он каждый раз уходил в плаванье. А он улыбался и успокаивал, говоря: «я скоро вернусь».
Валентин опустил голову, пребывая в своих мыслях, а медленно подняв, увидел перед собой дочку. Она смотрела на него глазами, в которых, также как и в его, отражалась грусть и печаль, боль от всего произошедшего, но и надежда, что сейчас будет все иначе.
Валентин протянул к Маше руки, и она подалась вперед, обнимая так крепко, как никогда.
– Я люблю тебя, дочка. – Он поцеловал ее в щеку и погладил по волосам.
– И я тебя, папа.
***
У моего отца были очень красивые руки. Они были поистине мужскими, но, одновременно и нежными. Такие же руки были и у Сергея. В таких руках всегда можно чувствовать себя в безопасности и тепле. Именно таким рукам можно позволить дотронуться до самого сердца.
Глава 4
Что такое время, и почему оно так быстро летит?
Нет, оно никуда не летит. Это мы куда-то постоянно спешим, хотим быстрее повзрослеть. Я тоже хотела в период полового созревания. Именно тогда во мне проснулась любовь к Сергею другого рода. Вернее, она начала просыпаться и с каждым днем крепла все сильнее…
А потом, мне захотелось вернуться в детство, в свои пять лет, когда я впервые его повстречала. Только чтобы мама была другой. Чтобы любила папу и меня. Но, это было нереально исправить, и время назад не вернешь.
Как сейчас помню тот день, когда я готова была лезть на стены от боли. От душевной боли, которая душила с каждым цепким захватом сильных рук. От такой боли оставались синяки на сердце и рассасывались они долго. И именно в такие моменты, думаешь и спрашиваешь себя: почему все так? Почему не иначе? Потому что я Мария Филимонова.
Но Марией я стала не сразу. Чтобы дойти до своего полного имени, мне потребовалось много сил, упорства и терпения, которое иногда заканчивалось. Казалось, что все – нет больше сил идти дальше. Не хочу поднимать голову выше. Не хочу становиться Марией. Но слова, которые мне однажды сказал Сергей, заставляли двигаться вперед.
«Мария. Хотя… нет, ты еще пока не Мария. И даже не Маша. Уже не Машенька. Ты Машка, просто Машка».
Мне тогда хотелось подойти к вальяжно развалившемуся холеному мужчине, и дать по его наглой морде! Стереть эту ухмылку в порошок.
Но он был так прав. И только эта его правота остановила меня.
Моя цель была – стать настоящей Марией, – его женщиной. Я поняла, что он сможет полюбить только Марию, именно как женщину, а не как младшую сестренку, коей он считал меня.
В то время, я уже училась в университете. Но школьные годы не прошли бесследно. Я получила отличную закалку, которая в корне поменяла мой характер. Не было больше покладистой Машеньки. Она осталась глубоко спрятанной в душе, куда я никого не впускала, кроме Сергея.
Мой первый, проведенный день в школе, начался, как и у всех с первого сентября.
На первый звонок меня повели мой отец и Сергей, его родители и моя бабушка – папина мама. Она приехала по просьбе отца, сообщившего, что разводится. Бабушка Лариса, по отчеству – Елисеевна, очень обрадовалась – как и переезду к нам домой, так и тому, что Марина больше не будет портить жизнь ее сыну и внучке. Теперь, бабушка жила с нами. А до этого жила в столице, всю жизнь, мечтая жить за городом. Лиру бабушка понравилась сразу. Он как ее увидел, налетел, чуть не повалив на пол, и принялся облизывать лицо. Бабушке Лир тоже понравился. И животных она любила. И сама она была очень доброй и душевной.
– Ну вот, теперь ты школьница! – Сергей подхватил меня на руки и слегка подбросил, а словив, крепко обнял и поцеловал в щеку.
Мне, практически не помогали с домашним заданием дома. Сергей меня тщательно подготовил к школе. Он проверял все, выполненные мною уроки, а также оценки и успеваемость. Когда отец возвращался из плаванья, брал пример с Сергея. Бабушка же меня хвалила и гладила по голове, говоря, что я у нее смышленая внучка.
И вот, вроде все хорошо складывалось. Наконец-то у меня была такая семья, о которой я всегда мечтала. Меня любили, не обижали, хвалили. Но… настал октябрь, и Сергей ушел в армию. Я тогда так плакала, когда узнала, что не увижу его еще очень долго. Два года – это не два дня. Он обещал, что после года службы приедет на мой день рождения. Но я все равно плакала и долго не могла успокоиться. Было ощущение, что от меня отрывают самое дорогое, точно так же, как и отца, когда он уходил в плаванье.
Но Сергей не мог отказаться от службы, и даже, если бы была возможность, не воспользовался ею. Не тем он был человеком. Он считал, что армия закаляет и делает настоящим мужчиной. Он должен был это пройти.
Был хмурый осенний день. Дождь с утра мелко моросил, отчего вызывал неприятные ощущения.
Много матерей и отцов провожали своих сыновей в армию, прощались с ними: кто плакал, кто был более сдержан. Я же, держала Сергея за руку так крепко, что костяшки пальцев побелели. Он смотрел на меня сверху вниз и улыбался лишь уголками губ. У него были чувственные по-мужски красивые губы, которые хотелось целовать, целовать, целовать…
– Не плачь, Машенька, я скоро вернусь. – Он, как и всегда, сел передо мной на корточки и погладил большим пальцем руки мою щеку, по которой покатилась одинокая слезинка. Она коснулась пальца Сергея и растворилась на его коже.
– Папа тоже так всегда говорит, и возвращается нескоро.
Сергей тихо рассмеялся, опустив на секунду голову, посмотрев на меня из-под длинных ресниц.
– Ты умная девочка, Машенька. Но я обещаю, что больше не буду никуда уезжать так надолго.
Я прикоснулась к его руке своей и закрыла на мгновение глаза.
Когда Сергей услышал свою фамилию, он поднялся на ноги и обнял своего отца, затем мать, которые провожали его вместе со мной.
– Пока, сынок! – Евгений Николаевич обнял сына, а после – Людмила Андреевна. Она тоже плакала и вытирала слезы платочком.
– Пока отец! Мама! – Сергей поцеловал мать в щеку и повернулся ко мне.
– До встречи, Машенька! – Наклонился и так же, как и мать, поцеловал в щеку. А я еле сдерживалась, и чтобы не заплакать навзрыд, сильно прикусила нижнюю губу. У Сергея тоже заблестели слезы в глазах, но он не позволил им пролиться.
Когда смотрела, как он уходит, постепенно удаляется, я вырвала свою руку из руки Людмилы Андреевны и побежала со всех ног к нему.
