Джулия Гарвуд - Провинциальная девчонка
Камерон переглянулся с друзьями. Те дружно кивнули.
– Мы знаем, как ты любишь Кэтрин, – начал он.
– Только не изображай из нее святую, Джон. Она не совершенна, – заметила Даллас.
– Молодец, высказалась, – пробормотал Престон.
– Ничего, я понимаю. И знаю, что у Кэтрин, как и у всех, есть недостатки. У каждого имеются свои заморочки. Просто она боится вдруг остаться без какой-нибудь вещи, вот и покупает все в двух экземплярах. Например, два одинаковых телевизора стоят бок о бок на столе у ее кровати. Один работает день и ночь, но Кэтрин опасается, что он может сломаться, поэтому позаботилась о немедленной замене. И поступает точно так же, заказывая что-нибудь в магазине или по каталогу. Покупает две вещи, но что тут плохого? Никому от этого хуже не стало, а у нее так мало радостей в жизни. Она мирится с моим существованием, потому что любит меня. – Джон уныло склонил голову и шепотом закончил:
– В ней вся моя жизнь.
– И это мы знаем, – согласился Камерон. – Но нас больше волнуешь ты.
Джон круто развернулся. Его лицо, искаженное гневом, налилось краской.
– Волнуйтесь за себя! Боитесь, что я оступлюсь и все вам изгажу?
– Такая мысль приходила нам в головы, – кивнул Камерон.
– Джон, мы не можем позволить тебе роскошь рехнуться и все провалить, – добавил Престон.
– Не тревожьтесь, не рехнусь.
– Ладно-ладно, – отмахнулась Даллас. – И вот что я предлагаю. Джон скажет нам, когда понадобится помощь. Договорились?
– По рукам, – буркнул Джон.
Приятели сочли за лучшее оставить скользкую тему и до конца вечера обсуждали следующий проект.
Они продолжали встречаться пятничными вечерами, по предпочитали обходить молчанием нарастающую депрессию Джона. Да и никто не знал, что с этим делать.
Прошло три месяца. Наконец Джон сорвался. Он больше не мог вынести страданий Кэтрин, и, кроме того, его финансовое положение было весьма шатким, что, разумеется, казалось ему совершенным абсурдом, если вспомнить о миллионах, лежавших на счету «Соуин-клуба». Миллионах, которых они не имели права коснуться еще пять лет. Он объяснил, что страховка покрывала только жалкую часть расходов на лечение Кэтрин и если его жена протянет еще немного, от ее трастового фонда не останется ни цента, и он окончательно разорится. Если, разумеется, приятели не позволят ему снять часть средств со счета клуба.
– Все вы знаете, как мне нужны деньги, – запротестовал Камерон, – с этим разводом и прочими расходами. Но если мы снимем деньги сейчас и не закроем сразу весь счет, значит, в бумагах останутся сведения, и Служба внутренних доходов…
– Знаю, – перебил Джон. – Это слишком рискованно. Мне не следовало об этом упоминать. Я что-нибудь придумаю.
В следующую пятницу во второй половине дня они встретились в своем любимом баре «У Дули». За окнами хлестал дождь, гремел гром, из динамиков несся голос Джимми Баффетта, певшего о Маргаритавилле, и в общем шуме Джон перегнулся через стол и прошептал вслух свое тайное желание.
Он хотел покончить с собой и изощренной пыткой, терзавшей его день и ночь.
Друзья были потрясены и возмущены, упрекали и журили его за столь крамольные и безумные мысли, но вскоре увидели, что их увещевания не помогают, наоборот, только усиливают его страдания и горе. Резкие слова сразу же сменились участливыми. Чем они могут помочь ему? Что ни говори, а выход всегда найдется.
Они продолжали беседовать, сгрудившись за столиком в углу бара, склонив друг к другу головы, пытаясь отыскать самое приемлемое решение в этой невыносимой ситуации. Позже, уже к полуночи, после долгих споров один из них набрался храбрости высказать то, что было на уме у остальных. Бедной женщине уже вынесен смертный приговор. Если кто-то и должен покинуть этот свет, так именно она, несчастная страдалица.
Если только…
Потом ни один из них так и не вспомнил, кто именно озвучил предложение убить Кэтрин.
Три пятницы подряд они обсуждали эту возможность, но как только дебаты закончились и вердикт вынесли, обратной дороги уже не было. Решение принято единогласно. Все так же отчетливо и ясно, так же очевидно, как высохшая кровь на белом ковре.
Они не считали себя монстрами, не признавали, что все их мотивы вызваны одной алчностью. Нет, они всего лишь интеллектуалы, добившиеся невероятного успеха, работавшие усердно и тяжко, ведущие игру по суровым правилам. Рисковые ребята, внушающие страх посторонним той властью, которую приобрели за последнее время. Их знали как крутых типов, у которых все схвачено, – репутация, которая крайне им льстила. Но несмотря на всю спесь и дерзость, ни у кого не хватало мужества назвать тот план, что они собирались осуществить, его настоящим именем – убийством, поэтому они предпочитали именовать его «событием».
Они и в самом деле были круты, учитывая, что «Дули» находился всего в сотне метров от участка Восьмого района новоорлеанского департамента полиции и преступление задумывалось в окружении детективов и полицейских. Пара агентов ФБР, прикрепленных к полицейскому департаменту, тоже иногда заходили в бар, заодно с начинающими поверенными, надеявшимися завести полезные связи в этом известном местечке. Полиция и судебные адвокаты считали бар своим персональным пристанищем, как, впрочем, изведенные работой и отсутствием денег интерны и лечащие врачи «Черити хоспитал» и Университета Лойолы. Правда, эти слои общества редко общались друг с другом. «Соуип-клуб» тоже держался в стороне. Его члены обычно сидели в углу.
Однако все знали, кто они, и до тех пор пока не начиналась серьезная пьянка, разговор постоянно прерывали коллеги и подхалимы.
О да, наглости и нахальства им не занимать, ибо прямо здесь, среди лучших полицейских Нового Орлеана, они спокойно толковали об эвтаназии.
Беседа никогда бы не зашла так далеко, не имей они к этому времени на примете нужного человечка. Монк и раньше убивал за деньги и без зазрения совести убьет еще раз. Даллас первой заметила его способности в этом направлении и воспользовалась своим влиянием, чтобы спасти Монка от правосудия. Монк понял, что оказался в долгу, который так или иначе следует выплатить. Поэтому и пообещал Даллас, что сделает все, все на свете при условии, что риск разоблачения достаточно невелик, а плата достаточно велика. Если отбросить сантименты, их киллер был прежде всего бизнесменом.
Для заключения устного договора они встретились в одном из предпочитаемых Монком притончиков, носивших простенькое название «Френки», убогой серой лачуге неподалеку от автострады №10, на другой стороне Митейри.
В баре воняло табаком, арахисовой кожурой, которую посетители бросали прямо на обшарпанные доски иола, и тухлой рыбой. Монк клялся, что тут подают лучших жареных креветок на всем Юге.
