Лицо с обложки - Юлия Белкина
Я же… все ждала свою «большую волну», прохладную, шипящую, как шампанское, волну вдохновения, которая однажды подхватит меня и унесет из будничной серости в голубую даль. А пока… пока перебивалась.
И вот наконец пришло — или нашло? — накатило! Как в детстве…
Все изменилось в один день, в пять секунд. Волна подхватила меня, взмыла вверх и понесла на гребне, увлекла, завертела, захватила, что только держись. Я и опомниться не успела, как все в моей жизни перевернуло, смыло, потопило этой волной — не волной даже, а цунами.
Перемололо и мою жизнь, и чужие жизни и швырнуло меня, как в сказке, за тридевять земель, и ахнуть я не успела, как оказалась на чужом берегу, в Германии.
Первую неделю мне удалось перекантоваться в студенческом общежитии, а потом мне вежливо намекнули: простите, фрейлейн Eрофеевa, но мы вас пригласили в оркестре играть, а не есть-пить за счет Котбусского городского театра. Сочувствуем и понимаем, но со сломанной граблей вам в оркестре делать нечего. Битте дранг нах Осте.
А «дранг нах Осте»«очень и очень не хотелось.
И тут как с неба свалились четыре тысячи марок, — медицинская страховка за сломанную в самолете руку. Правду говорят Бог дураков милует. Надо было мне что-нибудь предпринять, пока не кончились деньги, по поздно сообразила. Трудно ориентироваться в чужой стране, если немецкий знаешь с грехом пополам, почти на генетическом уровне: бабушка Гедройц во время оккупации преподавала немецкий в вильнюсской национальной литовской школе, за что и поплатилась после войны десятью годами лагерей. Так что к языку предков отношение у меня сложилось подсознтельно-негативное, но выучилась я быстро. За два месяца жизни в Германии освежились в памяти бабушкины уроки.
Деньги расходились с катастрофической скоростью. Плата за проживание в самом дешевеньком мотельчике съела огромную часть страховки. А еще питание, да плюс купить кое-что из одежды — ведь я приехала в Германию летом, а туг и осень на носу.
Сломанная рука зажила. Я нашла работу — мыть посуду в латиноамериканском баре. Очень милая хозяина Инесс сдала мне дешево комнату на втором этаже. Работа оказалась не тяжелой, но и деньги были небольшие. Пока оставалось еще что-то от cтраховки — вместе с зарплатой судомойки на жизнь хватало, но когда страховка кончилась, пришлось потуже затянуть поясок на осиной талии.
Хотя, конечно, мелкие радости все-таки были. Инесс, женщина добрая, на бесплатную тарелку фасоли с рисом никогда не скупилась, и кофе в ее баре я могла пить хоть три раза в день. К тому же хозяйка вскоре дала мне «повышение», и я стала официанткой. Выходила к посетителям принимать заказы и разносить пиво и закуски. Разговорный немецкий я освоила без особых усилий — что значит гены!
Появилась возможность и приодеться, особенно если выезжать за покупками в «длинный четверг», когда все магазины работают до половины девятого вечера, и успеть пробежаться сразу по всем точкам: «Пенни-Маркт» (само название говорит о ценах), «Интерспар» и прочим лакомым местам голытьбы…
Да, работая только на себя, прожить было можно!
Но если дома осталась престарелая бабушка, кормилица-поилица, и двое младших братьев, из которых один — инвалид? Если семье помогать надо? Если по ночам спать не можешь от мыслей: не дай бог, с бабушкой Гедройц что-то случится, ведь человеку за семьдесят, и всю жизнь на работе надрывалась. Не дай бог — умрет, что тогда? Мальчишек разбросают по детдомам. А с квартирой что будет? А вдруг опекунство оформит какой-нибудь сердобольный аферист, и окажутся мальчишки бездомными на улице, по подвалам клей нюхать? Есть от чего сойти с ума…
Нет, мне срочно нужна была хорошая работа.
А как найти хорошую работу в чужой стране, где ни родных у тебя, ни друзей? Да и с документами проблема: ехала я в Германию по студенческой визе, а для легальной работы нужна рабочая. Такую визу немцы никому нс дают, если ты не звезда Большого театра и не программист с мировым именем. Нo при этом масса народа спокойно работает, не имея никаких разрешений. Например, посещая однажды общественную уборную Котбуса, я познакомилась с украинкой, обилечивавшей народ на входе в это «удобство». Так что работы и Германии — завались, нужно только, чтобы кто-то вовремя подсказал — там-то и там-то требуется дешевая рабочая сила.
И вот тут подвернулся Брану…
Точнее, он не «тут» подвернулся. Брану постоянно приходил в бар Инесс вместе с другом Раде. Садились югославы за отдельный столик и накачивались пивом, только успевай им подносить тяжеленные литровые кружки. Эти здоровые, баскетбольного роста парни с круглыми бритыми головам» могли бочку пива за вечер выкачать, и ничего, ни в одном глазу. Как их звали на самом деле — Бронислав и Радован, или еще как, — и чем они занимались в Германии, и почему околачивались в латиноамериканском баре, а не накачивались сливовицей в обществе земляков? Никто не знал, да никто и не интересовался.
В первое время Брану пытался за мной ухлестывать. Мне он нравился, но… Учитывая мое темное прошлое и неопределенное будущее и во избежание всяких осложнений в настоящем пришлось мне наплести обычное, женское «не созрела для серьезных отношений» и предложить остаться друзьями.
Кто бы мог подумать, что мой вежливый ответ оскорбит югослава в лучших чувствах. Но Брану обиделся и стал мстить. Впрочем, делал он это мелочно: закажет больную кружку темного пива, а когда я принесу, начинает возмущаться на весь бар: «Я светлое просил, глухая обезьяна!» Но Инесс с ним поговорила, и Брану прекратил безобразничать…
Время шло, денег катастрофически нс хватало. Я распространила среди знакомых объявление: ищу работу, если кто-то знает место, подскажите! Понятно: если с утра до ночи работаешь в барс, то единственные твои знакомые — завсегдатаи заведения. Вот тут-то Брану и подвернулся…
Хорошо помню тот теплый, солнечный день конца октября. Я сидела в обеденный перерыв за столиком, пила кофе и читала газету рекламных объявлений, высматривая, не появилось ли подходящее объявление о работе? Брану подсел ко мне и спросил:
— Как поживаешь?
Общались мы по-немецки. Я давно заметила, что лучше понимаю иностранцев, говорящих по-немецки. чем природных бюргеров…
Я ответила — хорошо, и югослав неожиданно спросил:
— А почему ты
