Его нежная птичка (СИ) - Сумцова Марина
Улька ржёт.
— Ты дебил, братик, — ухмыляется она и вдруг говорит серьёзно: — Что случилось? Девчонка всё же заболела?
Практически попадание… Надо же, а она проницательная! Сразу понимает, куда копать. Не зря во врачи подалась.
— Не совсем, — уклончиво отвечаю и понимаю, что вся эта ситуация — просто тупость. И вряд ли Ульяна даст нормальный совет, который не будет содержать крики и маты. Но делать нечего. Мама у нас старенькая, ей такой шок ни к чему совсем.
— Ну, проблема точно в девчонке, — чеканит сестра строго. — Что случилось?
И как только рассказать всё так, чтоб она поняла? Потому что я и сам запутался. Не понимаю чего хочу и как это провернуть. Помочь Птичке? Она, кажется, гордая, вряд ли станет слушать и тем более принимать подачки от левого мужика. Что тогда?
— Эта девчонка… — сбивчиво поясняю. — В общем, живёт в какой-то халупе с дядькой-алкашом. У них тут автобусов толком нет, а учится рядом с моим домом.
— И что ты хочешь? — почти рычит Улька. — Притащить её к себе? Это ведь не котёнок, которых мы в детстве на улице подбирали и мамке подкидывали. Это человек, Дим. Со своими запросами, желаниями и нежеланиями тоже. Может, ей в этом захолустье нормально, может, и дядя не так страшен, как ты решил…
Она ругается себе под нос и замолкает. Наверное, вспоминает, как наш отчим бил нас, когда мать не видела. Причём всегда так, чтоб потом не было следов или они были похожи на что-то другое.
— На ней были ссадины, — шепчет вдруг Улька, и я весь напрягаюсь. Цепляюсь взглядом за угол дома в зеркале заднего вида, сцепляю зубы и едва сдерживаю звериный рык. Вот же урод! Блять, как чувствовал, что не надо уходить! Сестра судорожно вздыхает. — Я сначала не поняла, что это, похожи на шрамы от бляшки армейского ремня. Помнишь, у тебя такой был коричневый?
— Помню, — шиплю в трубку и цепляюсь пальцами за руль. Так сильно сжимаю его, что белеют костяшки.
— Только не делай глупостей! — кричит Уля. — Прошу, Дим, осторожнее.
— Перезвоню потом, — цежу я и сбрасываю вызов. Резко разворачиваю машину и еду обратно к дому. По пути набираю сообщение Вадосу. Извини, друг, есть дела поважнее. Например, разукрасить рожу одного чёрта.
***
Телефон безустанно вибрирует, пока я паркую машину и вылетаю из неё в свежий морозный вечер. В жизни за городом есть свои плюсы — например, хороший чистый воздух. Но только не в таком доме, который при сильном ветре сложится гармошкой.
Я ступаю тихо, хотя снег под ботинками всё равно скрипит. Специально медленно открываю дверь и крадусь в дом, хочу послушать разговор. Если, конечно, в этом доме вообще умеют общаться нормально.
Приходится действовать очень медленно и даже затаить дыхание.
— Хватит с кислой рожей тут ходить, слёзы лить в другом месте будешь, — бешено орёт какой-то мужик. Видимо, тот самый дядя.
Алиса в ответ молчит, и через занавеску мне не видно, что происходит в кухне. Но легко могу представить, как Птичку трясёт от страха. Хотя возможно всё как раз наоборот?
— Я могу заболеть, — едва различимо отвечает Алиса.
Та-а-ак, вот это уже интересно. Что там они обсуждают?
— Не заболеешь, вон ты здоровая кобыла, — отмахивается мужик.
Ещё бы понять, о чём речь…
— Я на него два года копила, — слышно, что Алиса говорит сквозь слёзы, и мне уже не хватает терпения, чтоб бездействовать. Но желание понять ситуацию превышает эмоции.
— И купила какую-то хуйню, — огрызается дядька. — Можно было купить дешевую куртку, а те деньги отдать мне! Людка всего три тысячи за него дала!
Речь явно о каком-то пуховике. Теперь понятно, почему Птичка в этом осеннем рваном пальто зимой ходит. Видимо, дядьке не на что было бухать. Хорош мужик, ничего не скажешь. Наверняка так половину дома уже продал.
Культурных слов на этого урода не хватает, но я всё же держусь.
— А деньги из комода? — безжизненным тоном спрашивает Алиса. Она явно устала бороться с этой ветряной мельницей. Её тут крупно объедают, да ещё и вещи продают.
— Это же ты мне оставила, — гадко смеётся мужик. Знает, что Птичка ничего не возразит. Вот же падла.
— Я их откладывала на чёрный день, — девчонка срывается на жалобный писк.
— Вот он у меня настал! — орёт мужик. Ладони у меня уже давно сжаты в кулаки и чешутся, чтоб начистить пьяную рожу. Я стараюсь мысленно успокоиться, ловлю дзен, лишь бы не сорваться. А то ведь этот урод не побрезгует и в полицию побежит побои снимать. Знаем мы таких.
Но стоп-кран срывает после того, как раздаётся второй голос — сиплый, пропитый и прокуренный, грозный.
— Не доводи дядьку, Алиска, не то сейчас ремень достану и так тебя отхожу, что мало не покажется.
И я не выдерживаю: влетаю в чёртову прокуренную кухню и почти в дверях сталкиваюсь с Птичкой. Она испуганно шарахается назад, отступает на пару шагов и поднимает на меня свои большие голубые глазищи полные слёз.
Девчонка замирает и таращится так, будто у меня на лбу грибы растут. Она замечает сжатые в кулаки ладони и вдруг хватает меня за рукава пальто, легко тянет на себя и судорожно трясёт головой.
Спасает от глупости даже когда самой хреново. Замечательно.
Удивительно, а ведь я почти уехал из деревни. Может, у Алисы есть ангел-хранитель? Не иначе. Вообще-то не в моих правилах спасать девиц из трудностей, но тут не могу поступить иначе.
— Вещей много? — бросаю сухо.
Птичка тяжело сглатывает и едва кивает. Мужик за столом хмурится, покачивается и осматривает меня внимательно, злобно. Ну ещё бы, кормушку его уводят.
— Алиска, — предупреждающе шипит он и поднимается с табурета. — Это кто? Ё**ря нашла? Ноги научилась раздвигать, шалава?
Вот тут-то меня и накрывает окончательно.
***
Не сдерживаюсь, подскакиваю к опухшему мужику и валю его на пол. Стараюсь напоминать себе, что убивать его нельзя, и всё равно пару раз прохожу кулаком по наглой роже. Дядька скулит, просит прекратить, держится за окровавленный нос. Его дружок затаился и не двигается, только смотрит за происходящим. Алиса тоже не встревает, но это даже лучше — не хочется ненароком задеть девчонку, она ж хрупкая как ветка, того глядишь и переломится.
— Остановитесь, — тихо и в то же время уверенно просит Птичка.
Мой кулак замирает в паре сантиметров от лица дядьки. Странно, но я ничего не чувствую. Ни ужаса, ни удовлетворения, ничего ровным счётом. Мне не страшно, что этот чёрт побежит катать заявление. Просто хочется превратить красную рожу в блин и уйти.
— Он того не стоит.
Слова Алисы действуют отрезвляюще, потому что можно ненароком убить человека, а потом всю жизнь расхлёбывать. И она абсолютно права, не стоит марать руки об этого… Даже слов нормальных нет, чтоб описать уродца.
Я ещё пару минут нависаю коршуном над распластавшимся на деревянном грязном полу мужиком и сверлю недобрым взглядом, чтоб он понял — его спасла племянница. Теперь любой неверный шаг будет иметь серьёзные последствия.
— Если ещё раз ты или твой дружок поднимете руку на Алису, — предупреждающе рычу. Моя рука перемещается на шею трясущегося мужика и чуть сдавливает. Совсем слабо, просто чтоб донести послание.
Не знаю, согласится ли девчонка жить с незнакомым мужиком, не представляю, под каким соусом всё подать, поэтому ставлю рамки дозволенного в случае, если Птичка заартачится и откажется ехать.
Мужик судорожно кивает, заикается и соглашается, просит не убивать и почти плачет. Надеюсь, мы друг друга поняли, упырь.
— Тебе пара понедельников оставалась, а ты молодой девчонке жизнь гробишь, — плюю и резко поднимаюсь. Показательно вытираю руки о пальто и кривлюсь. Пусть знает, что нормальные люди его считают падалью.
— Да я не… — плачет мужик и держится за нос. — Она ж сама мне деньги даёт…
Даже не хочу слушать эти бредни, поэтому разворачиваюсь, беру за руку застывшую в шоке Птичку и веду на выход. Поскорее на улицу, пока у меня окончательно башня не протекла.
