Полёт мотылька - Брук Лин
Взглянув на постель, я чувствую, как по телу пробегает дрожь собственного ничтожества. Мне становится еще противней от себя. От того, что любя одного, я вышла замуж за другого, а по итогу спала с обоими.
Наверное, самое ужасное, что может чувствовать девушка, — это своё бесчестие.
Услышав гром, я отвлекаю свой взор от кровати и смотрю в окно, за которым лил дождь. Медленно пройдя к нему, я распахиваю настежь дверцы и, забравшись на широкий подоконник, тянусь наружу.
Холодные капли дождя прекрасно дополняют июньский зной и отлично передают мои эмоции этому миру. Хочется, чтобы они, стекая по коже, забрали с собой весь яд, разъедающий меня на мелкие атомы.
— Заболеешь — раздаётся голос мужа позади меня.
— Пусть… — произношу безразлично, не отрывая взгляда от мрачности.
— Я стучался. Несколько раз.
Я смотрю на него через плечо и встречаюсь с взглядом полным волнения и некой злости. Ни одного лишнего слова не вырывается из его уст за все это время. Он сдержан, но это не лишает меня уверенности в том, что он переживает.
— Это твоё — протягивает мне свою ладонь.
Я опускаю глаза на неё и вижу кулоном в виде бабочки, что навеивает на меня новые воспоминания:
Париж, ужин в ресторане и бирюзовая коробочка с белой лентой.
«Ты напоминаешь мне мотылька, что так безустанно порхает в воздухе» — неожиданно заучит голос Давида в ушах, и мне становится чертовски больно.
Во всех воспоминаниях он так вежлив и мил со мной, так искренен и заботлив, а теперь… Теперь, я для него просто девочка для развлечения.
Я принимаю кулон из рук Альберта и еле сдерживаюсь, чтобы вновь не расплакаться. Каждая новая история с Давидом насколько согревает моё сердце, настолько его и уничтожает.
— Помочь надеть? — обращается ко мне Альберт.
— Нет-нет. Не стоит — произношу тихо и, взглянув на кулон ещё раз, откладываю его в сторону.
— Кажется, она причиняет тебе боль — отмечает с досадой.
— Мне сейчас все причиняет боль.
Отвернувшись обратно к окну, прикрываю его. И как только спускаюсь с подоконника, Альберт останавливает меня своей крепкой хваткой.
— Хочешь, улетим на отдых? — шепчет на ухо, прижавшись близко.
Не желая чувствовать его дыхания на коже, я отстраняюсь, отвернув лицо в сторону.
И как только я подпускала его к себе раньше? Как могла ложиться с ним в одну постель, давать ему себя? Как? Если сейчас от каждого его прикосновения становится так дурно и страшно.
— Не сейчас — отвечаю твёрдо.
«Не с тобой.» — заканчиваю мысленно.
Я отхожу от него, но он резко хватает меня за кисть руки и притягивает меня обратно к себе.
— Сколько ты ещё будешь избегать меня?! Избегать взглядов со мной, объятий?!
Молчание — единственный ответ, которые я даю ему на его вопрос.
— Сколько ещё слез я должен вытереть с твоего лица, чтобы ты отпустила прошлое и приняла меня?
— О чем ты? — испугано смотрю ему в глаза.
— Ты хочешь, чтобы я озвучил это вслух?
«Я не знаю, чего я хочу» — с досадой отмечаю про себя.
Но сейчас я просто боюсь. Боюсь глаз Альберта, его уверенной ухмылки. Они не пророчат добра.
— Я больше не хочу видеть тебя в таком состоянии! Ты моя жена, ты живешь в моем доме. И печаль твоя и улыбка должны принадлежать только мне.
И снова не смею сказать и слова. Смотрю на него подбито и жду, что же будет дальше.
— Все это, — указывает на мое лицо, — Моё. И это, — прижимает сильней за талию. — Тоже моё. Законно и бесповоротно.
Единственное, что просыпается во мне в эти секунду — это противостояние. Разум тянется к Альберту, объясняет, что так правильно, так нужно, но мелкие осколки сердца продолжают сопротивляться здравому смыслу и не желают видеть рядом со мной никого, кроме Давида.
— Надеюсь, с ним ты была так же строптива! — выцедив эти слова, он отпускает меня и немедленно покидает комнату, оставив меня наедине с самой с собой.
Я пошатываюсь и прижимаюсь к стенке.
Он все знает.
Знает, но продолжает быть рядом. И от этого только хуже. Я чувствую себя слишком падко перед его благородством. И понимаю, что недостойна к себе такого отношения. Его забота теперь кажется для меня ещё более удивительной и невообразимой. Весь оставшийся вечер, я не нахожу себе места, теряясь в мыслях и эмоциях и потихоньку схожу с ума.
Когда родители уезжают, а за окном начинает царить ночная мгла, я нахожу в себе смелость и прохожу в комнату, где находится Альберт.
— Можно? — постучав и открыв дверь, интересуюсь я.
— Да, проходи.
Я вхожу в комнату, осматриваю её со всех сторон. Она кажется мне спальней, полностью обустроенной для мужчины. Одинокого мужчины.
— Не спится? — интересуется он, наливая с графина стакан воды.
— Не спится, — повторяю за ним и неуверенно присаживаюсь на край постели. — Альберт, я хочу поговорить.
— О чем же?
Он садится рядом и протягивает мне воду.
— Спасибо, — принимаю стакан. — О нас. Расскажи мне о нас.
— Я уже говорил, рассказывать нечего.
— Но что-то же между нами должно было быть хорошего, не так ли?
— Знаешь, что мне нравилось в нашем браке, Амели? Твоё спокойствие на моё отсутствие в твоей жизни. Я не задавался вопросом от чего же такая безразличность, — он усмехается. — И лучше бы не задавался никогда.
К горлу подступает ком, и я начинаю нервно теребить рукав платья.
— Сейчас моё спокойствие тебя уже не радует?
— Мой ответ очевиден — отвечает сухо.
— Почему? — смотрю на него внимательно. — Ты пойми, я просто хочу понять, что изменилось? Ты говоришь мы были чужими людьми друг другу, однако сейчас заботишься обо мне так, будто бы я была самой лучшей женой для тебя.
Он улыбается и ложится на спину, закинув руки за голову.
— Ты была в тот день в коротком платье или в длинной кофте, не помню. Я вошёл в комнату и, увидев тебя такую домашнюю, аккуратную и скромную, вдруг понял, что хочу каждое утро видеть только такую картину перед своими глазами.
— А чем этот день отличался от других? — интересуюсь с особым любопытством, — То есть, наверняка, я часто ходила перед тобой в таком виде.
Он улыбается. Нет, скорее вновь ухмыляется. Приподнимается и, положив руку мне на талию, притягивает к себе, а после кладёт на спину, нависнув надо мной.
— Ты хоть что-нибудь помнишь, что связано со мной?
Я отрицательно качаю головой и с страхом смотрю
