Будет больно, моя девочка (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна Весна
— Очень выручишь.
— Да ты что, — краснеет, — мне несложно.
Лиза убирает за уши волосы и потирает ладони друг о друга.
— Только получается, что в столовой пересесть придется. Эти с нами сидят, — косится на троицу.
— Им придется, Лиз, не нам.
А дальше все идет по накатанной. Лиза успевает за урок до обеда оповестить весь класс об изменениях, а на большой перемене заявляет, что сидеть с убогими больше не намерена, потому что и так давно их терпела.
Бросаю взгляд на Панкратову, она сидит с нами, но на словах Пономаревой даже вилку роняет. Краснеет вся. Смотрит на происходящее с неподдельным ужасом в глазах.
— Лиз, ты офигела? — наезжает на Пономареву. — Если корона жмет, сама отсядь.
— Май, о тебе речи нет. Ешь, вот и продолжай.
Панкратова ловит мой взгляд. Злится.
— Ребят, — обращается ко всем, — так нельзя. Вы чего?
— Майя права, — поддакивает ее подружка, кажется, Вера.
— Слушайте, — вмешивается кто-то из Лизкиной свиты, — если так за них беспокоитесь, можете отсесть с ними!
— С удовольствием. Придурки! — Майя демонстративно поднимается со стула и садится за соседний стол, к той самой троице. А вот ее подружка медлит. Въехала уже, что происходит.
В итоге, конечно, следует за Панкратовой молчаливой тенью, но вот сомнение в ее бегающих глазках я уловил и заметку для себя сделал.
— Легче прям дышать стало как-то, чувствуете? — смеется Лиза, и оставшиеся постепенно начинают ей поддакивать.
Я же остаюсь как бы ни при чем.
Вижу только, как Марат закатывает глаза, но, ни капли не смутившись происходящим, продолжает жрать свой обед.
— А там что за парочка? — смотрю на стол чуть дальше. — Они, кажется, в нашем классе, — говорю сидящей рядом Лизке.
— Это Швед и Сафина. Неразлучники наши. С девятого класса встречаются. Те еще снобы. С нами не садятся и не общаются почти. Вдвоем вечно. Ну, с Майкой и Беляковым еще иногда, а так считают себя элитой, — Пономарева кривит губы.
— Швед и Сафина? Что-то знакомое. У предков не алмазная империя, случайно?
— Ты знаешь? — удивляется Лиза.
— Мой отец с ними сотрудничал как-то. Отойду на минутку.
Поднимаюсь и направляюсь к этой парочке.
— Присяду? — выдвигаю для себя стул.
Девчонка бросает на меня безразличный взгляд, переглядывается с парнем, после чего они вместе кивают.
— Благодарю. Арсений.
— Лейла.
— Амир.
— Приятно. К нам пересесть не хотите?
— К подружкам Лизки? — Лейла закатывает глаза. — Прости, но мы со всяким сбродом не общаемся. К Пономаревой вопросов нет, а вот к ее «подружкам», которые за ней вечно таскаются…
А все куда интересней, оказывается. Говорил же, что нужно только подтолкнуть. Половина здесь считает себя лучше остальных.
— Я думаю, что все изменится, — оглядываюсь на «свой» стол. — Мы в субботу устраиваем вечеринку с братом. Приезжайте. Лишних людей не будет.
— Тогда скидывай адрес, — улыбается Швед и протягивает мне ладонь.
Пожимаем руки.
После уроков Пономарева увязывается за мной следом, что мне только на руку. Мысль о том, что ее подружки всего лишь свита, которая дает фон королеве, ей безумно нравится. Поэтому очередная рокировка на следующий день в столовой проходит как по маслу.
Но что самое приятное, похожая ситуация происходит и в параллельном, и в-десятых классах. Дурной пример заразителен.
***
— Это было офигенно, — Денисов уже минут тридцать не может заткнуться, вспоминая вчерашних девчонок из балета, которые плясали перед тем, как он и остальная команда по баскету вышли на площадку. — Блин, Арс, а у тебя телефончика блондинки той нет? Со стрижкой которая.
— Нет, — отзываюсь без энтузиазма.
— Антоха снова все прощелкал, — ржет кто-то позади.
Пока они вступают в перепалку, перевожу взгляд на Майю. Как я и говорил, о ней вчера никто не вспомнил. Единственное, что по рестику, конечно, так и не договорились, в итоге после матча разбежались кто куда и перенесли празднование победы на сегодня в ресторан Лизкиного отца.
Сталкиваемся с Панкратовой глазами. Они у нее карие, кстати.
Жду, когда она смутится и отвернется, но она этого не делает. Пялится в упор, да так, словно прямо сейчас встанет, возьмет ствол и завалит меня в лобешник, прямо перед всем классом.
— Ты ее бесишь, — язвительно подмечает Марат. На химии мы сидим с ним вместе.
— Вижу, — улыбаюсь, продолжая на нее смотреть.
Звенит звонок. Заходит учитель. Все встают. Кроме меня и Панкратовой, мы же продолжаем вести битву взглядов.
— Так, Мейхер, Панкратова, вы оглохли? Все свои шуры-муры отложите до перемены, — наставляет химик, привлекая к нам всеобщее внимание.
Майя поджимает губы, отворачивается и поднимается на ноги. Я ее примеру не следую. Сижу на заднице ровно.
Химик смотрит на меня с минуту, а потом все же разрешает всем присесть.
— Пишем тему. Закономерности изменения свойств элементов и их соединений по периодам и А-группам. Все пишем, Мейхер! Или вам нужно отдельное приглашение?
Лениво тянусь к тетради и беру ручку.
Урок длится целую вечность, и меня даже начинает клонить в сон. Когда звенит звонок, все выходят из класса вареными. Не на одного меня, видимо, так влияет Кузьмин с его великой наукой.
— Я к Ольке сегодня заскочить хочу. Ты со мной? — спрашивает Марат, закидывая тетрадь в рюкзак.
— Не, на неделе заеду. Привет ей передавай. У меня сегодня планы.
— Понял. Передам. Ты идешь? — берет курс на выход.
— Позже, — наблюдаю за тем, как Панкратова о чем-то говорит с химиком, а потом возвращается к парте и начинает собирать свои шмотки.
— Понятно, — Маратик закатывает глаза и выходит из класса. Замечаю, как к нему подходят «неразлучники» и заводят разговор.
Дожидаюсь того момента, когда Майя наконец-то возьмет свою сумку и выйдет в проход, и делаю то же самое. Сталкиваемся в дверном проеме.
— Ты слепой? — бесится, протискиваясь мимо меня, стараясь не касаться.
— Прости, но тебя сложно заметить. Почти невидимка, — жму плечами, наблюдая за ее реакцией.
Майя бесится. Выходит в коридор и, как только это происходит, выпаливает:
— Знаешь что? — толкает меня в грудь и привстает на носочки.
— Не очень. Но, судя по всему, ты собираешься объяснить, — расплываюсь в улыбке.
— Что, блин, с тобой не так?! Это ты подговорил Лизу, это из-за тебя ребята стали изгоями, это ты устроил цирк у директора…
— Мне кажется, — прерываю ее пламенную речь, — тебе стоит больше беспокоиться о себе, Майя. Когда кто-то яро защищает изгоев, становится таким сам, — подмигиваю. — Мне сказали, что ты «своя». Но я пока этого не вижу.
Сжимаю ее запястье и, развернув нас на сто восемьдесят градусов, прижимаю Панкратову к стене.
Впервые, наверное, ее так близко рассматриваю. Красивая. Ну почему дура-то такая?
Борется за справедливость? Только вот не уверен, что кто-то из этой своры обиженных заступится за нее, когда появится необходимость. Захаров — яркий тому пример. Стоило только надавить, а если по-простому, отвесить смачный подзатыльник и намекнуть, что так будет начинаться каждое его утро, где бы он ни находился, и вуаля, вдруг оказалось, что Майе показалось.
Орлов, конечно, тоже быстро сориентировался. Хоть отец и устроил дома представление, уверен, что дал команду выгораживать меня любыми способами. Он всегда так делает. В суть проблемы даже не вникает. Просто спускает указание обелить меня или Марата по полной.
История про любовь вписалась как нельзя лучше. Даже классная, судя по всему, поверила. Так жалостливо смотрела на Панкратову…
— Ты просто больной.
Майя продолжает плеваться ядом, и выглядит это очень даже забавно. Ноздри раздула, губы сжала, в глазах огонь. Дай ей в руки холодное оружие, и от меня бы мокрого места не осталось.
— Да ладно тебе. По-моему, получилось весело. К тому же я ведь предупреждал, — пожимаю плечами. — Ты сама не послушала.
