Преданный друг (СИ) - Юлия Леру
Я же после первого семестра в политехническом взяла академический отпуск и посвятила себя семье. Да, я сказала себе и своему мужу, что обязательно продолжу учебу на следующий год… Но с рождением ребенка моя жизнь изменилась так круто, что о планах пришлось забыть.
Все изменилось.
Только в прошлом году, когда Олежка уже стал совсем самостоятельным и времени у меня стало побольше, я решилась и подала документы на заочное отделение педфака в родной политех. Неожиданно — потому что это предполагало работу в коллективе. Ожидаемо — потому что оказалось, что я очень хорошо управляюсь с детьми, даже если их очень много и все они шумят.
В нашем детском саду в начале лета должна была появиться вакансия воспитателя. Я наивно понадеялась было, что смогу устроиться туда и не трогать без особой надобности деньги, которые Лаврик будет переводить нам по соглашению об алиментах — но, узнав размер заработной платы, поняла, что это нереально.
А ведь мне нужно будет еще и самой оплачивать свое обучение.
Быть независимой и взрослой мне тоже еще предстояло учиться.
* * *
Я увидела Егора спустя неделю после того, как нас выписали из больницы и отпустили домой. До дня рождения моего сына оставался всего день, и я носилась по магазинам, набирая продукты, чтобы приготовить ужин в честь приезда Лаврика, и — заодно, понимая, что я самая ужасная мать на свете — впопыхах выбирая подарок.
Остановилась на ракете с космонавтами, луноходом и космическим модулем. Если мой сын мыслит примерно так, как я подозреваю, то в следующий полет он отправит все свои игрушки, включая Супермена… то есть, простите, Алого Короля.
Нагруженная пакетами, от веса которых уже через две минуты стали ужасно болеть руки, я вышла из нашего местного «Детского мира», и голова у меня закружилась, когда я увидела у лестницы Егора, беседующего с какой-то молодой женщиной и ребенком. Женщина была маленькая и хрупкая, а девочка, ровесница моего Олежки или чуть помладше — золотоволосая, как ангелочек, и в момент, когда женщина положила руку Егору на предплечье, реальность ударила меня под дых и едва не сбила с ног.
Это его жена и дочь. Он приехал сюда с семьей, ну конечно, конечно же, он должен был обзавестись семьей, ведь прошло уже пять лет, и неужели…
— Ника. — Спокойный голос застал меня врасплох на последней ступеньке лестницы, куда я почти сползла. — Смотри, у твоего пакета ручка отрывается. Давай помогу.
Егор сделал шаг, еще шаг — и вот уже мне стало некуда смотреть и нечем дышать, когда весь мир вдруг оказался заключен в пространстве между нами.
— П-привет, — прошептала я так тихо, что еле услышала сама.
— Привет. — И он забрал из моих обессилевших рук пакеты запросто, словно так и было надо.
Женщина глядела на нас с легкой улыбкой на лице, ее — его? — дочь от любопытства засунула палец в рот, и я вдруг как со стороны услышала свой голос:
— Привет, милая. Как тебя зовут?
— Катя, — сказала девочка бойко. — А тебя?
— Катюша, — тут же всплеснула руками женщина. — Это взрослая тетя, ее нужно называть на «вы»!
Она виновато улыбнулась нам, когда девочка, вместо того, чтобы исправиться, просто уткнулась лицом в юбку матери и обхватила ее ногу обеими руками. Я оглянулась на Егора: он поставил пакеты у багажника стоящей у обочины серебристой машины и смотрел на них — и тоже чуть заметно улыбался; пусть не мне, но от его улыбки у меня, как обычно, захолонуло сердце.
— Извините. — Я повернулась к женщине, когда она заговорила, прежде чем наши с Егором взгляды встретились. — Катя у меня никак не решит, смелая она или трусишка.
— Я не трусишка, — заявила девочка, но от материнской юбки не отлипла.
— Я тоже была в детстве трусливым зайцем, — на мгновение я окаменела от этих слов, но они уже сорвались с языка, и девочка хихикнула и с любопытством на меня воззрилась. — Меня зовут тетя Ника.
— Вот и познакомились, — улыбнулась женщина снова, протягивая мне руку, которую я пожала. — А я — Кира… Ну что, Катя, говорим тете Нике и дяде Егору до свидания и бежим за куклой?
— Куклу одобряю. Но никакого шоколада, — сказал Егор твердо и серьезно, и Кира и ее — все-таки не его! — дочь синхронно кивнули и пообещали, что совершенно точно обойдутся без него.
— Я скушала шоколадку и мне было плохо, — сообщила мне девочка, уже совершенно осмелев. — Пятнышки были и тут, и тут, и тут, а еще меня вырвало, и мама перепугалась и вызвала дядю Егора, и он сказал, что мне нельзя, но я ела совсем немножечко, и…
Кира со смехом повела ее прочь.
— Как твой сын? — Егор развернулся к багажнику, и я подошла ближе и встала рядом с ним, чувствуя себя воздушным шариком на тонкой веревочке, конец которой крепко сжимала его рука. — Мне сказали, вас выписали.
— Выписали.
— Лаврик уже приехал?
Откуда он знает?
— Нет. Должен через пару часов. Какие-то дела.
— Хорошо. — Егор чуть подвинул меня в сторону, чтобы открыть пассажирскую дверь, и я только сейчас отчетливо поняла, что мне придется сесть спереди и провести эти десять минут пути до моего дома рядом с ним.
— Егор…
Он как будто вздрогнул, услышав свое имя. Выпрямился, обернулся ко мне, отступая, давая мне пространство для глубокого вдоха и одновременно лишая последних сил.
— Я не… — Еще вдох, чтобы собраться с мыслями. — Спасибо, но я…
— Не бойся, Ника, — сказал он, не отрывая пристального взгляда от моего лица. — Все в прошлом.
И у меня не хватило мужества признаться себе, что именно этого я и боюсь.
Мы отъехали от магазина и покатили вниз по улице, и я прищурилась, когда солнечные зайчики от лежащих на панели очков ударили мне в глаза — веселые, яркие, беззаботные, как само детство. В машине пахло каким-то древесным парфюмом — чужой, незнакомый мне запах мужчины, сидящего рядом со мной, напоминание о том, что все уже не так, как раньше, и мы оба уже другие.
— Я давно не вижу у вашего двора машины, — сказал Егор так, словно мы просто продолжали начатый разговор.
— Да, — сказала я, тоже будто его продолжая. — Мы продали. Папа так и не смог научить маму, зачем она нам?
— А ты?
— А я боюсь, — призналась я честно, и мне показалось, что уголок его губ приподнялся в намеке
