Маурин Ли - Мечты Энни
Не желая отстать от сестры, Энни тоже стала без дела слоняться по улицам Бутла и Сифорта, заглядывая в витрины магазинов или же наблюдая через ворота доков, как рабочие выгружают товар, доставленный сюда по морю со всего света. У нее разыгрывалась фантазия, когда она рисовала в воображении коробки с фруктами и специями с экзотическим запахом, которые были упакованы в зарубежных странах с теплым, солнечным климатом. Однако, по мере того как вечера становились темнее, а жестокие ветра обрушивались на город со стороны Мерси, ее жажда к путешествиям заметно ослабевала, и ей хотелось только одного — поскорее очутиться дома, расположившись у камина, с кем-нибудь поговорить и что-нибудь съесть. С тех пор как девочки стали обедать в школе, мать ничего не готовила до прихода отца.
Однажды в ноябре, когда на улице стоял ужасный холод и шел сильный дождь, Энни, едва успев переступить порог своего дома, неожиданно наткнулась в коридоре на тетушку Дот, которая была вне себя от ярости.
— Где ты, черт подери, ходишь? — спросила она. — Уже пять часов. И где Мари?
Дот снова располнела, однако на этот раз Энни знала, в чем причина: тетушка ждет ребенка. Энни, ревнуя, очень надеялась, что на свет появится еще один мальчик. Наверняка Дот не любила бы их с Мари так сильно, если бы у нее были дочери.
Тетушка сердито схватила Энни за руку.
— Посмотри на себя! Ты можешь простудиться. Сейчас же переоденься и положи пальто в сушильный шкаф, пока я приготовлю тебе чай.
Спустившись в чистом платьице, Энни увидела, как Пит, которому исполнилось восемнадцать месяцев, радостно играет деревянными кубиками. Мельком взглянув на мать, она удивилась, увидев, что ее щеки покрылись румянцем. Дот вошла в комнату с чашкой горячего чая.
— Сними мокрые туфли и положи их на камин, — крикнула она. — И я желаю получить ответ: где ты была и где сейчас твоя сестра?
— Я гуляла, а Мари пошла в Норт-парк.
— Неужели?! — с сарказмом воскликнула Дот. — Я не назвала бы сегодняшнюю погоду приятной для прогулок. А уж что касается парка… — Она лишь покачала головой, всем своим видом давая понять, что все это находится за гранью ее понимания.
Энни беспокойно переступала с ноги на ногу, чувствуя себя крайне неловко.
— Ты хоть знаешь, что сегодня за день? — спросила Дот.
— Вторник, — ответила Энни и добавила: — Семнадцатое ноября. — Девочка вспомнила, как в тот момент, когда сестра Клемент написала дату на доске, она вдруг подумала, что с этим днем связано какое-то событие.
— Правильно, день рождения Мари! — Дот перевела взгляд на сгорбленную женщину, сидящую в углу. — Я пришла с тортом и подарками, полагая, что меня ждет праздничный ужин, и что же я вижу? Ты забыла об этом! Забыла о дне рождения собственной дочери! Мало того, в доме нет ни крошки.
Это было сказано с таким сарказмом, что Энни поморщилась. Почему-то она испытывала чувство вины. Ее собственный день рождения был в октябре. Он пришелся на воскресенье, и они ходили к Дот на ужин.
Мама ничего не ответила, лишь покачала головой. Дот, широко шагая по комнате, продолжала:
— И что хуже всего, девочек нет дома, а ты сидишь здесь в этом чертовом халате и даже не волнуешься, ты, эгоистичная корова!
Энни ахнула. Голова матери закачалась еще быстрей, она закатила глаза и застонала. Дот, наклонившись, ударила ее по лицу.
— Даже не пытайся испробовать на мне свои штучки, Роза, — сказала тетушка низким, скрипучим голосом. — Ты много лет меня обманывала, но теперь хватит. Ты одурачила нашего Кена. И если он, как последний идиот, позволил себя провести, то теперь это не сойдет тебе с рук. Я люблю Энни и Мари, как своих детей, и если ты не будешь следить за ними как следует, я заберу их у тебя. Ты слышишь меня?
К удивлению Энни, мать перестала мотать головой и кивнула. Ее губы зашевелились, словно она пыталась что-то сказать, но в это время в комнату, подпрыгивая, вошла Мари. Несмотря на то что в ее туфлях хлюпала вода и она промокла до нитки и была вся перепачкана в грязи, девочка с дерзким видом улыбнулась Дот. Однако улыбка сошла с ее лица, как только Дот бесцеремонно принялась снимать с нее обувь и приказала Мари подниматься наверх, чтобы переодеться.
Затем Дот повернулась к Розе и уже более мягким голосом сказала:
— Так больше не может продолжаться, Роза. То, что малышки слоняются по улице, неправильно. Одному Богу известно, в какую беду они могут попасть. Впредь я попрошу Алана стоять у школьных ворот до тех пор, пока он не убедится, что они пошли домой.
Бедный Алан, подумала Энни. Дот неуклюже опустилась на колени и схватила Розу за руки.
— Я знаю, что наш Кен сделал в ту ночь, милая, однако его уже давно пора простить и забыть обо всем, хотя бы ради девочек.
При этих словах лицо Розы сделалось напряженным, и она отвернулась, как раз в тот момент, когда, сбежав по лестнице, появилась Мари.
Дот вздохнула и неловко поднялась на ноги.
— А где продовольственная книжка? Смотрите за Питом в оба, пока я схожу в магазин за углом и куплю замороженное мясо, несколько помидоров и полфунта печенья. В этом доме сегодня все-таки состоится праздник, или я не Дот Галлахер.
Дот оставалась у них до тех пор, пока Кен не вернулся домой, и после того как девочки легли спать, было слышно, как они о чем-то спорят. Энни, крадучись, подошла к ступенькам лестницы, чтобы подслушать их разговор.
— Я уже говорила тебе, Кен, — громко сказала тетушка. — Если ты не можешь управиться с девочками, мы с Бертом заберем их к себе.
— Они мои дочери, Дот, — упрямым голосом, которым он часто разговаривал с сестрой, чуть слышно произнес Кен. — И я их люблю.
С тех пор ситуация улучшилась, но лишь незначительно. Теперь, когда девочки приходили домой, их ждала еда — бобы или вареные яйца. А еще мама стала более внимательно относиться к своей одежде. Каждой из девочек отец, обычно грубоватый и неразговорчивый, вручил ключ от входной двери, а также прочитал лекцию, строго-настрого велев идти прямиком домой, и описал ужаснейшие вещи, которые могут с ними произойти, если они ослушаются. Во время войны здесь была убита какая-то девочка, сказал он, ее задушили веревкой в темном переулке. Мари, которую было очень легко напугать, охваченная паникой, спешила домой, вцепившись в руку Энни.
Однако мама по-прежнему жила в своем мире, храня гробовое молчание. Роза проявляла признаки жизни лишь незадолго до того, как ее муж должен был возвратиться домой. Тогда она, словно птица, вытягивала шею, прислушиваясь, когда же стукнет щеколда на калитке, предвещая его приход. Во время трапезы мать обычно сидела, наблюдая за тем, как он ест.
