Сейчас или никогда (СИ) - Май Алена

Плеснула себе воды в лицо, прогоняя грустные мысли. Обработав руку, вернулась на свое рабочее место, взяв себя в руки. Я приказала себе не думать о плохом и сосредоточиться на работе. Минуты до конца рабочего дня длились вечность, стрелки на настенных часах тикали, кажется, прямо в моей голове.

Пока я была «занята» своими сегодняшними неудачами, заметила, что висят пропущенные сообщения в мессенджере на моём ПК.

«Ты можешь включать звук хоть иногда?!» — гласило последнее сообщение от мужа. По привычке из декрета я все время держала телефон на беззвучном.

Саша: Ты можешь включать звук хоть иногда?!

Вы: Что случилось? Я не заметила.

Саша: Хотел спросить, что к ужину купить, у нас же будет ужин?

Вы: Ой, я что-то так устала, может что-нибудь закажем? Ещё и руку поранила…

Саша: Понятно. Как обычно. Сам разберусь.

Вы: Ну что ты начинаешь?

Саша: Алин, мне от тебя уже ничего не надо. Все. Я за рулем.

Вы: Саш, ну давай вместе что-нибудь приготовим…

На экране монитора под сообщением маячил статус «не прочитано» — две мерзкие серые галочки, оставляющие разговор незавершенным. Такого рода диалоги случались постоянно.

«Ты ничего не делаешь».

«Ты бесполезная».

«Почему ты не думаешь, что важно для меня, а думаешь только о себе?»

«Опять дома не убрано».

«Опять в доме нет еды».

«Хватит срываться на ребенка. Ты сама доводишь её».

Кричишь на ребенка — плохая мать, проспала автобус — плохой работник, не приготовила ужин — плохая жена, не ответила вовремя на сообщение подруги — что за неуважение?

Мой эмоциональный кувшин переполнился. Я села на пол кухни, обхватив голову руками. Слёз не было. Они давно закончились.

Психологи говорят, что, разговаривая с собеседником, надо говорить «от себя».

«Я ощущаю себя одинокой».

«Меня обижают твои слова».

«У меня нет сил сейчас разговаривать».

«Я была бы рада, если бы мы вместе решили эту проблему».

«Меня волнует куда идут наши отношения».

Кто хоть раз пытался решить проблему с помощью «Я» — сообщений, наверное, знает, что это работает не всегда и не со всеми. Собеседник начинает выворачивать все так, будто ты самый эгоистичный человек на Земле.

«Ты постоянно говоришь только о себе».

«Тебя совершенно не волнуют мои чувства».

«Вечно я у тебя виноват».

Чтобы говорить за себя, надо чтобы и собеседник говорил за себя. В моменте ссоры это сделать практически невозможно. Этого должны хотеть оба. Так и я. Пыталась. Муж не слышал. Он только видел то, что его раздражало во мне, что заставляло злиться на меня: не приготовленный ужин, бардак и вечные истерики по поводу и без.

А мне было так плохо…

Я не могу выразить, как это. Словно мир потерял свои краски. Ты камень без чувств и эмоций.

Любое действие рождает противодействие.

Стоит тронуть это серый камень, и он уже катится на тебя, пытаясь раздавить. Он не хочет. У него опоры нет, ведь последний сучок, что удерживал его от того, чтобы скатиться с этой горы, был выбит из-под основания.

Я встала с пола. Решила, что приберусь перед приходом Саши, все равно работа не шла. Собрала грязную посуду в посудомоечную машину. Что не поместилось — начала мыть, но рабочие звонки отвлекли. Ближайший час, пока Саша добирался до дома, я просидела, не снимая наушники. Уши затекли так, что хотелось их вырвать.

Щелчок замка.

— Ма-ма-а, твои сладенькие пришли!

Я поспешила встретить Сашу с Вероникой.

— Это тебе подарок! — Вероника протянула мне рисунок, усыпанный разноцветными сердцами.

— Спасибо большое. Давай я помогу тебе раздеться, — принялась раздевать дочку, Саша с недовольным лицом протянул мне пакет.

— Забери пакет.

— Что это?

— Наш ужин, который я собираюсь приготовить. Ты же не можешь.

Я не стала отвечать. Любое слово сейчас станет началом новой ссоры. Такие эпизоды разлада у нас периодически случались, затем — затихали.

— Давай я тебе помогу.

— Не надо.

После того, как разделся, Саша забрал из моих рук пакет и молча ушел на кухню. Мне стало что — то так стыдно и противно, что я решила прибрать у Вероники в комнате.

Пока сидела разбирала игрушки по местам, поняла, что так и не связалась с Кариной. Вероника спорила со мной и никак не помогала убирать весь тот бардак, что она устроила в своей части общей комнаты. Она без конца придумывала отговорки. Для четырехлетнего ребенка она мастерски манипулировала. Намного проще было сделать всё самой, но агрессия во мне росла с каждым новым предложением из уст дочери.

— Вероника, убери игрушки на полку.

— Мама, я слишком устала после садика.

— Тогда я их сейчас выкидываю?

— Нет, пусть они лежат. Я уберу позже.

— Когда позже? Тебе уже пора собираться спать.

— Мама, я не могу убирать сама.

— Я тебе помогаю. Убери. Свои. Игрушки.

Дочь совершенно не хотела делать то, что хотела я. Меня это дико раздражало. Начиная что — либо убирать, она просто начинала в это играть, и вся уборка превращалась в моё прыганье вокруг неё в попытках хоть как — то разобрать эти сваленные в одну кучу предметы. Я злилась, я повышала голос, я угрожала всё выкинуть. Но Вероника знала, что за этим ничего не последует, кроме моих визгов. Мой максимум — вынести игрушки на балкон, так как мне жаль потраченных на всё это денег. И Вероника знала, что я верну их рано или поздно, поэтому все мои вопли и визги были направлены в пустоту. Безысходность и опустошение накатывали с каждым словом все больше и больше. В какой — то момент, я просто встала и ушла из комнаты, не пытаясь далее убираться.

Саша молча готовил ужин и не желал вести со мной беседы. Он меня раздражал. Весь этот вечер меня раздражал. Я ощущала себя преданной, не понятой. Наверное, моя семья ощущала себя также, но мне было всё равно. Пару колких фраз друг другу — и мы уже ругались. Вероника не подходила к нам в момент ссоры, или принимала сторону мужа, что злило меня еще больше. Я ощущала себя покинутой и обманутой. Будто весь мир против меня и никто не хочет и не пытается меня понять, в то время как от меня ждали того же понимания. Но дать его я им не могла, слишком сильно переполнился кувшинчик.

Я не плакала. Я давно не плакала. Я лишь язвила и огрызалась до того момента, как Саша послал меня и лег спать. Я уложила Веронику (не без криков и споров). Было не так поздно, но вечер был окончательно испорчен. Я не ужинала, но и есть мне не хотелось.

Я написала Карине, спросив, как у неё дела и всё ли в порядке, потому что у меня, кажется, всё максимально плохо. В этот раз она не заставила меня ждать ответа.

Глава 3

Карина зашла в дом как можно тише, чтобы не разбудить родителей Давида. Поднявшись в свою спальню, обнаружила беззаботно храпящего мужа, развалившегося на всю кровать. Кажется, его абсолютно не волновало, где она была и что с ней могло произойти.

Скинув с себя пропитанную солью одежду, Карина отправилась в душ — смыть с себя этот день уже наверняка. Настроив воду почти на кипяток, Карина смывала с себя морскую соль, песок и водоросли, вымывала грязь из своих густых черных волос, которые уже начали становиться мочалкой, умывала лицо, немного опухшее от слёз. Очистив себя от ночных приключений, она кинула взгляд на корзину для белья. Голос свекрови раздался в голове, напоминая о том, что пора бы и постирать.

«Всё равно сна ни в одном глазу».

Подождав, когда стиральная машинка закончит свой цикл, Карина начала искать напольную сушилку. На балконе было слишком ветрено — вещи улетят. Тихо разложить сушилку не получилось — Давид заворочался. Взял телефон в руки.

— Карина, четыре утра! Совсем с ума сошла уже?

— Я заканчиваю.

Давид встал, и сонной шаркающей походкой прошел в туалет, прихватив с собой телефон.

Смешок Давида донесся до Карины. Он вернулся, лег в кровать, что — то кому — то написал, заблокировал телефон и лег спать дальше, как ни в чем не бывало.