Стань моей - Вероника Касс
Глава 3.1
Утром после завтрака Леночка впервые уползает из кухни не по-пластунски, а на четвереньках. Я прижимаю к груди деревянную лопатку и с умилением смотрю на то, как дочь, внимательно глядя на свои пухлые ладошки, переставляет их, а у меня уже вовсю текут слезы по щекам.
Леночка же словно сама удивляется тому, что ее ручки все-таки так могут. Она делает еще пару движений вперед, чуть поднимает голову, ловит мой взгляд и заразительно смеется, а затем ее коленочки все же разъезжаются, и она опять оказывается на животе. Тогда уже смеюсь я, а дочь недовольно куксится, но все же снова встает на четвереньки и опять ползет, держа путь в большую комнату. Видимо, она хочет показать свое новое умение не только маме, но и папе.
Я отшвыриваю от себя деревянную лопатку и бегу вперед нее.
— Макс! Макс, — Я трясу мужа за руку, опускаясь на колени у дивана. Неразложенного дивана. Муж опять спит как какой-то бедный родственник: без простыни, на узкой синтепоновой подушке, входящей в комплект мягкой мебели, и укрытый пушистым белым пледом, который я обычно стелю на пол, чтобы по нему мягко ползлось дочери. — Максим, проснись. — Я скашиваю взгляд и вижу, как в дверь уже заползает Лена. Судя по ее скорости, дочь уже поняла механизм таких передвижений окончательно и теперь очень довольна.
— Марина? — Максим открывает глаза и смотрит на меня удивленно. — Что? — Его взгляд тут же проясняется. — Я проспал? Не сработал будильник? — Он поднимается, крепко сжимая мою ладонь.
— Леночка поползла, — шепчу я, чувствуя, как по щекам опять начинают скатываться соленые капли.
Я знаю, что реагирую слишком эмоционально. Да и вообще нельзя быть такой плаксой, но как сдержаться? У Лены так долго не получалось! А Макс хмурится, смотрит удивленно на меня, затем переводит взгляд на дочь. Ей, в отличие от меня, он хотя бы улыбается, но все равно как-то натянуто.
— Привет, разбойница. — Муж подмигивает Лене, а затем опять поворачивается ко мне. — Малыш, ты не заболела? — Он садится на диван и вытягивает руки, чтобы Леночка поползла к нему, я же немного потерянно поднимаюсь с пола. — Она уже до хрена сколько месяцев ползает, — недовольно произносит Макс, а затем все же поднимает дочь на руки. — Мне кажется, ты слишком много сидишь в четырех стенах, — замечает Макс, но я уже его не слушаю, я смотрю на Лену.
Она очень любит нечастое внимание своего отца, а потому сразу же начинает ему что-то мило рассказывать. На своем, конечно же, тарабарском. Макс делает вид, что внимательно ее слушает, а затем целует в лоб. Я же ухожу из комнаты. Не хочу. В груди болит, а слезы, кажется, текут уже совершенно по другому поводу. Точно не от радости
— Просто мужчины устроены по-другому, — шепчу я себе под нос, возвращаясь к приготовлению сырников — завтрака для Максима.
В том, что Макс любит Леночку, я ни капли не сомневаюсь. Нашу малышку просто невозможно не любить. Но все же обида больно скребет в груди. И я в который раз повторяю себе как мантру. Специально шепчу это вслух, стараясь поверить своим же словам:
— Просто мужчины устроены иначе.
Мужчины не замечают смены цвета волос, а ползающий ребенок для них в любом случае ползающий. Разве можно ползать как-то по-разному? И неважно, что Лена иной раз, по полдня стоя в кроватке на четвереньках, раскачивалась из стороны в сторону, но никак не могла сделать ни единого шажочка вперед. Не получалось у нее, и все!
Я медленно выдыхаю, провожу ладонью по лбу. Где-то на периферии сознания я понимаю, что реагирую слишком остро и неправильно. Истинная женщина и хранительница семейного очага все спокойно объяснила бы и указала бы Максиму на разницу. Но я не могу. Чувствую, что еще немного — и меня разорвет от переизбытка чувств, которые я с трудом осознаю. Я второй раз за утро отшвыриваю в раковину деревянную лопатку и иду в спальню за телефоном. Майя обычно встает в семь, садик к ее дому расположен очень близко. Значит, она еще спит, но я все равно напишу сообщение ей сейчас, а потом просто буду дожидаться ответа.
Поднимаю телефон, и, как только его экран оживает, я, напротив, застываю. С неизвестного мне номера светится четыре входящих сообщения.
Телефон считывает мое лицо, и на экране тут же становится виден текст сообщений.
«К номеру твоего телефона привязана банковская карта, поэтому, если ты заблокируешь мой номер везде-везде, я буду переводить тебе по копейке каждый час и там писать глупые сообщения».
«Хорошо, могу и не глупые))»
«Ты спишь, да?»
«Или я уже в черном списке?»
Пока я читаю сообщения, улыбка на моем лице становится настолько широкой, что скулы начинают болеть. Я смахиваю одно из сообщений и захожу в диалог. Меня не обижает его заявление про копейки, потому что я понимаю: он шутит и, наоборот, пытается не обидеть меня якобы подкупом, а ведь в мобильных приложениях банков действительно есть такая функция, как сообщение к платежу, но я даже не задумывалась никогда, что ее можно использовать в такой ситуации.
«Сегодня Леночка впервые поползла на четвереньках», — пишу я ответ, сама не понимая зачем. Степан — а в том, что это именно Степан, я даже не сомневаюсь, — написал мне вчера в десятом часу вечера, я уже спала. Сейчас слишком рано, да и вообще мое сообщение смахивает на бред сумасшедшего. Для мужчины, далекого от мамских будней, оно и вовсе будет куском китайской грамоты, но я все еще испытываю отчаянную нужду выговориться. Поделиться своей радостью, разделить ее с кем-то.
Но в конце концов я трушу — тянусь к сообщению, чтобы удалить его, пока адресат не увидел, но в этот момент галочки под сообщением синеют, и я понимаю, что Степан прочитал его.
Тахикардия в этот момент меня практически оглушает. Сердце учащенно стучит в ушах, висках, затылке и даже в пятках, я крепче сцепляю пальцы на телефоне и начинаю нервно жевать нижнюю губу. Я не вижу ничего вокруг, только
