Неверная - Айаан Хирси Али
Сиад Барре был назначен заместителем командующего сомалийской армии в 1960 году, когда страна получила независимость, а позднее, пройдя подготовку с советскими офицерами, стал последователем марксизма. Он был из Марехан, маленького субклана Дарод, и очень скромного происхождения. Многие обстоятельства переворота до сих пор неясны: отдавал ли Барре приказ уничтожить президента или просто захватил власть после его убийства? При Барре Сомали стала классическим «марионеточным государством» Советского Союза – однопартийным, с единым профсоюзом, женской организацией и пионерскими отрядами. Огромные средства тратились не на развитие страны, а на покупку вооружения. Тем не менее школы получали солидное финансирование: то ли ради того, чтобы обучить детей, то ли ради того, чтобы приучить их обожать правительство.
Пока мне не исполнилось шесть лет, каждый вечер все дети в доме становились на колени полукругом и просили Аллаха освободить нашего папу. Тогда это не имело для нас особого смысла – мама никогда толком не рассказывала нам о Боге, Он просто был. И больше всего ценил детские молитвы. Хотя я просила Господа так усердно, как только могла, это, казалось, не помогало. А когда я спрашивала маму, почему Аллах до сих пор не отпустил нашего папу, она только заставляла нас молиться еще упорнее.
Маме было разрешено навещать отца в тюрьме, но пойти туда с ней мог только Махад. Нам с Хавейей приходилось сидеть дома с бабушкой – мы были еще слишком маленькими, и к тому же девочками. Махад во всем был первым. Брат всегда возвращался оттуда очень сердитым, и мама брала с него слово, что он ничего нам не расскажет, потому что мы могли проболтаться, а тайная полиция – услышать это.
Однажды, выходя с мамой из тюрьмы, Махад набросился на огромный картонный портрет Afwayne, висевший над входом. Ему тогда было лет шесть. «Он кидал в него камнями и кричал, – рассказывала потом мама бабушке. – Слава Аллаху, что охранник оказался из нашего клана». По маминому голосу было слышно, что она восхищается боевым духом Махада. Но охранник мог обвинить ее в том, что она настраивает сына против правительства. Я понимала, что, если бы не Аллах и поддержка нашего клана, мы с Хавейей могли в тот вечер сидеть под деревом с бабушкой одни и просить Господа освободить не только папу, но и маму с братом.
Аллах был для меня загадкой. Одно из первых моих воспоминаний – мне тогда было года три – это странное действо, которое устроила бабушка. Она лежала, согнувшись на циновке у себя в комнате, уткнувшись носом в пол. Я подумала, что это такая игра, и стала скакать вокруг, корча рожи. Но она не замечала меня, продолжая сгибаться и разгибаться, бормоча что-то совершенно непонятное. Я растерялась. Когда бабушка закончила, она в ярости обернулась ко мне.
– Глупый ребенок! – закричала она, схватила меня за руки и начала щипать. – Чтоб Аллах Всемогущий забрал тебя! Чтоб ты никогда не познала ни капли райского блаженства!
Двоюродная сестра Саньяр, тринадцатилетняя дочь сестры-близнеца моей матери, вызволила меня из цепких пальцев бабушки и вывела на улицу. Она помогала присматривать за нами, когда мамы не было дома. Саньяр мягко объяснила, что я помешала бабушке во время разговора с Богом – во время самого главного момента в жизни взрослых.
Я была поражена: в комнате точно не было никого, кроме нас с бабушкой. Но Саньяр сказала, что я еще слишком мала, чтобы это понять. Когда я вырасту, то почувствую присутствие Аллаха.
* * *
Представления моей бабушки о мире были очень сложными. Целая космология из волшебных созданий, существующих бок о бок с единым Богом – Аллахом. Джинны, мужского или женского пола, жили в средней сфере, соприкасающейся с нашей, и могли приносить несчастья и болезни. А души мудрых людей и умерших предков могли вступиться за тебя перед Господом.
В другой раз, когда мы с Хавейей были уже чуть постарше, мы дурачились под деревом талал, как вдруг услышали, что бабушка с кем-то говорит. Ей было плохо, и она легла в постель, так что мы старались не беспокоить ее. Подкравшись к двери комнаты, мы прислушались.
– Дорогие предки, отпустите меня, – произнесла бабушка, задыхаясь.
Ответа не было. Потом раздался глухой стук.
– Абокор, отпусти меня. Тук.
– Хассан, отпусти меня. Тук.
– Дорогие предки, отпустите меня.
Мы с Хавейей сгорали от любопытства. Нам хотелось взглянуть на всех этих людей. Потихоньку, осторожно мы приоткрыли дверь. Комната была наполнена ароматом благовоний. Бабушка лежала на спине, в прекрасных сияющих одеждах, будто собралась на праздник Аид, и ударяла себя руками в грудь, глухо умоляя после каждого удара:
– Дорогие предки, отпустите меня.
Мы озадаченно огляделись. В комнате не было никого и ничего, что хоть отдаленно напоминало бы предка – впрочем, мы их никогда и не видели. Я вытащила Хавейю обратно и постаралась прикрыть дверь как можно тише. Мы были заинтригованы. Через несколько дней мы придумали игру – легли рядом на кровать и приглушенными голосами начали умолять воображаемых предков отпустить нас. Вдруг бабушка ворвалась в комнату, следом за ней вбежала мама.
– Чтобы вы обе в аду сгорели! – визжала бабушка. – Дьявол вас побери!
Она стала гоняться за нами, угрожая, что соберет вещи и уедет. Маме пришлось нас наказать – ей была нужна бабушкина помощь, ведь она сама редко бывала дома. И опять все из-за Afwayne.
Сиад Барре превратил Сомали в полицейское государство и попытался создать плановую экономику. Он стал сотрудничать с Советским Союзом, поэтому Сомали должна была стать коммунистической страной. На практике для простых семей это означало, что им придется теперь часами стоять в длинных очередях под беспощадными лучами солнца, чтобы получить ограниченное количество основной пищи: муки, сахара, сорго, риса и бобов. Ни мяса, ни яиц, ни фруктов, ни овощей, ни оливкового или сливочного масла. Все это нужно было доставать на черном рынке.
Мама всегда уезжала неожиданно. Только что была тут – и вот ее уже нет. Иногда мы
