Ты моя надежда - Уиллоу Винтерс

У меня нет ни ключей, ни телефона, ни бумажника. Я встаю, кровать слегка поскрипывает, словно выражая упрек, я встаю и подхожу к окну, выглядываю наружу и вижу, что на земле уже лежит тонкий слой снега. Учитывая, что в Нью-Йорке конец ноября, это, конечно, не шокирует, но все равно разочаровывает. Если я доберусь туда живой, не сломав себе шею, Мейсон сможет увидеть, куда я направилась. Какая-то часть меня возмущена этой идеей, понимая, что пытаться сбежать — это глупость. Но мне нужно только остановить кого-нибудь на дороге или постучать в дверь соседа. Я должна попытаться, и не собираюсь ждать ни секунды.

Пол в спальне скрипучий, и каждый слабый звук заставляет меня проверять, закрыта ли еще дверь. Я знаю, что Мейсон может услышать меня, если будет прислушиваться. Я делаю каждый шаг с предельной осторожностью, чтобы меня не было слышно. Я глубоко втягиваю воздух сквозь стиснутые зубы, открываю комод так тихо, как могу, но звук получается все равно громкий. Я никогда раньше не замечала этого, но сейчас каждый шум кажется слишком громким.

Мое сердце бешено колотится при каждом скрипе половицы. Я повторяю себе снова и снова, что я только одеваюсь. Если он сейчас поднимется и услышит меня, ворвется в комнату, чтобы проверить, как я, а я тут просто одеваюсь. Конечно, именно так он и должен подумать.

Мои глаза горят от непролитых слез, когда я думаю о том, что Мейсон поднимется сюда. Осознание того страха, который я сейчас испытываю перед мужчиной, которого когда-то любила, заставляет мою грудь невыносимо сжиматься.

Что, если он поймает меня?

Что он будет делать, когда поймет, что я ушла?

Еще хуже: что он со мной сделает?

Я пытаюсь запихнуть неуверенность и страх куда подальше, они не могут парализовать меня. Я не могу ждать здесь, в этой чертовой комнате, пока он решит, что со мной делать. Я сильнее этого.

Рубашка и пара леггинсов, которые я достаю, достаточно хороши, а затем из нижнего ящика я беру пару джинсов, чтобы натянуть их поверх леггинсов. На улице очень холодно. У меня здесь нет пальто, потому что оно висит внизу, в шкафу в прихожей, но я натягиваю на себя свитер, а затем еще один поверх рубашки с длинными рукавами. Трудно сказать, исходит ли обжигающий жар от тканей или от беспокойства, которое бушует во мне.

Мои пальцы дрожат, когда я опускаю длинные кашемировые рукава. Если бы Мейсон поднялся сейчас, он бы точно понял, к чему я готовлюсь. Я одета, чтобы уйти. Мои размышления подталкивают меня ускориться, а нервы и отчаяние — к действиям.

Я едва могу дышать, когда опускаюсь на колени и завязываю шнурки на кроссовках, которые прихватила из гардеробной. У меня не перестают дрожать руки, перед глазами все расплывается, головная боль усиливается. От сильного головокружения меня начинает шатать, мне приходится закрыть глаза и дышать. Просто дышать. Я еле стою на ногах и как можно тише подхожу к окну. Глядя через плечо на закрытую дверь, я облизываю сухие, потрескавшиеся губы и открываю окно. Замок слева легко поворачивается, но замок справа — тугой, и мне нужны обе руки и все мое внимание, чтобы ослабить его. Каждая секунда кажется минутой, как будто этого мгновения будет достаточно, чтобы он остановил меня.

Тик, тик, тик.

Звук моего тяжелого дыхания и шум крови в ушах — это все, что я слышу, когда поднимаю окно так высоко, как только могу. Мне удается поднять тяжелую раму примерно на полметра, и я надеюсь, что этого будет достаточно. Я знаю, что есть способ каким-то образом повернуть окно и вытащить экран, но из-за спешки и нервозности не могу понять как.

Снова включается обогреватель, и у меня чуть не случается сердечный приступ, я едва сдерживаю крик.

Тик, тик, тик.

Я больше не могу ждать. Когда жар из вентиляционного отверстия смешивается с холодным ноябрьским воздухом, который дует мне в лицо, я начинаю паниковать.

Моя единственная мысль — выбить экран. Не тратя впустую время, я хватаю рубашку из корзины справа от меня и оборачиваю ее вокруг руки. Мои шаги были слишком громкими, но время важнее.

Я еще раз оглядываюсь на дверь, прежде чем выбить экран. На удивление он легко ломается, и я чуть не падаю вперед, порванная сетка царапает предплечье. Я сдерживаю вздох и игнорирую, как мое сердце, кажется, подскакивает к горлу, когда я смотрю с высоты второго этажа на холодную твердую землю внизу. Это зрелище отрезвляет. Трава покрыта тонким слоем белого снега, хотя погода испортилась и воздух резкий от пронизывающего ветра. Я делаю глубокий вдох, оттягиваю разорванный экран назад и разрываю его еще больше, защищая руку одеждой. Почему-то окончательно порвать его оказалось тяжелее, чем сделать первый разрыв.

Мое дыхание учащается, и ощущение головокружения возвращается, когда отверстие становится достаточно большим, чтобы я смогла пролезть.

Я уже знаю, что все острые края разбитого экрана зацепятся за мой свитер. Как только я встану на подоконник, мне придется попытаться ухватиться за столб справа от меня и медленно спуститься вниз, удерживая равновесие на камнях, покрывающие стены. Это практически невозможно. Я содрогаюсь от этой мысли, отказываясь чувствовать себя побежденной. Я должна это сделать. У меня нет другого выбора. Как я и предполагала я зацепляюсь нитями свитера за края экрана, в тот момент, когда вылезаю из окна, но я все равно двигаюсь вперед. Когда моя левая нога находит опору на подоконнике, ветер дует с такой силой, что я цепляюсь за раму правой рукой и подумываю о том, чтобы полностью отказаться от этой идеи. Я совершенно сошла с ума. Пронизывающий ветер и холод обжигает нос и щеки, мне даже приходится прикрыть глаза.

Дыши. Просто дыши.

Возвращаться нельзя. В ту секунду, когда ветер стихает, я вылезаю в окно до конца и балансирую на выступе. Костяшки пальцев становятся белыми от напряжения. Каждый раз, когда мне приходится заново хвататься за выступ, меня наполняет чувство страха. Я едва удерживаюсь ногами на выступе, а руки адски болят.

Я совершаю ошибку, когда смотрю вниз, оценивая, куда приземлиться, и понимая, что если ветер подует слишком сильно, то я сорвусь. Я не хочу умирать.

Проходит несколько мгновений, и я просто не могу пошевелиться.