Порочные чувства - Юлия Гауф

Но не смущают, а рождают нечто.

Я теряюсь в ощущениях. Губы все еще ноют, я безумно хочу целоваться, но сама потянуться к Марату не решаюсь. И ловлю то, что могу — его пальцы на моих бедрах, сжимающие меня, притягивающие к себе, облегчающие быстрые фрикции. Ловлю запах секса — дурманный, феромонный.

И движения во мне. То, как Марат бесцеремонно вторгается, долбится в меня на всю глубину. Прошивает в сумасшедшем темпе: до основания ствола, и выходит полностью, я чувствую головку, упирающуюся во вход. А затем снова резкое движение в меня. Растягивает, наполняет собой так сильно, что, кажется, я не выдержу этого напора.

Но выдерживаю. И подаюсь ему навстречу.

А еще безумно хочу, чтобы снова поцеловал.

Я почти решилась потянуться к его губам, но Марат чуть сдвинул меня, и вторгся, кажется, еще глубже. И снова задел что-то во мне, что-то, вызывающее ощущения на грани боли и удовольствия.

Я не смогла сдержать всхлип, качнулась навстречу мужским ударам в самую мою суть, и чуть не упала с комода. Марат удержал, а то невероятное чувство я снова упустила. Хныкнула от бессильной ярости — я ведь снова смогла почувствовать, и снова упустила.

Не дано. Просто не дано мне.

Обхватила бедра Марата ногами, ловя его последние, безумные движения. Резкие рывки в меня, капельки пота на лбу, на шее заворожили, и я потянулась к мощной шее губами. Как загипнотизированная слизнула соль его кожи в тот самый момент, когда Марат начал содрогаться.

И кончать.

Это оказалось приятно. Темное чувство, оно дрожь в животе вызывает. Раньше такого не было, чтобы я наслаждалась чужим экстазом, ловила его с жадностью, а сейчас… сейчас мне хорошо, потому что Марату хорошо.

И это пугает.

Движения Марата стали медленными, ленивыми, пока он не затих. И покинул меня.

Торопливо сжала ноги — между них неприятно пусто. А еще чуточку обидно, что снова не смогла, не разделила удовольствие от близости.

— Ты не кончила, — бросил Марат, стянул презерватив, и завязал его в узел.

— Я…

— Растерялась, да, я помню, — перебил он, усмехаясь, и внимательно посмотрел на меня. Без былой толики злости, к которой я, кажется, успела привыкнуть. — Люблю честность, девочка. Сделай одолжение, и в дальнейшем оставайся такой. Не отыгрывай спектакли с судорогами и стонами, если этого не чувствуешь. Такое меня бесит.

Он быстро скинул обувь, и вошел в ванную, а я спрыгнула с комода, и накинула халат.

Я ведь как раз подумала о том, что придется изображать, стонать, кричать как в порно. С Мишей я никогда не заморачивалась — он знал, что я бесчувственная, и делал только то, что нравилось ему. Мне же было все равно, даже поцелуи не вызывали ничего кроме легкого недовольства, а иногда и брезгливости.

Но целоваться с Маратом мне понравилось. А это уже очень много для меня.

— Ты обещала мне кофе, — мужчина вышел из ванной. — Может, накормишь?

— Я могу заказать доставку. У меня только борщ, — под его взглядом я плотнее закуталась в халат.

— Давай борщ, мяса побольше только. И хлеб, — скомандовал, и направился на кухню впереди меня.

Марат сел за стол, а я отвернулась к мойке, и начала споласкивать руки. Он сейчас будет есть борщ? А если я его пересолила? Если он невкусный? Ну вот что Марату стоило сразу уйти, и не смущать меня?!

Достала тарелку, налила ему порцию борща, а рядом поставила блюдо с мясом и хлебницу.

— Себе тоже налей, — бросил он.

— Я не голодна.

— Налей, — повторил Марат.

Снова отвернулась к шкафу, потянулась за тарелкой. Тело горит. Я точно знаю, что Марат смотрит на меня, всей кожей это чувствую. Налила себе немного борща, ойкнула, достала из холодильника сметану, и села напротив Марата.

— Уйду через пару часов. Поужинаем, и продолжим. В спальне, как ты и хотела, Алика. А теперь ешь, — он кивнул на мою тарелку, и приступил к еде.

Глава 7

МАРАТ

— Вкусно? — встревоженно спросила Алика.

Сама сидит, в тарелке борщ перемешивает, и даже не думает есть.

— Вкусно, — ответил честно.

— Думала, тебе такое не понравится.

— Почему ты так думала?

— Ну, — она замялась, смутилась, — ты же богат.

— И?

— Богатые не едят борщ.

— Кто тебе такое сказал?

Алика опустила глаза.

Забавно наблюдать за сменой выражений на ее живом лице.

Я привык иметь дело с женщинами иного склада — со сдержанными, знающими себе цену, и строго следящими за собой. Включая мимику. Лица холеные, холодные, и зачастую не понять — любят тебя, ненавидят, хотят, планируют убить, или же размышляют о новой сумочке.

Алика же не скрывает ничего. Попросту не умеет, даже не задумывается об этом. Испуг, паника, обида, злость — даже тени этих эмоций отражаются на ее лице, в глазах светятся.

— Девочка, я люблю простую еду. Чаще всего — грузинскую. Попробовал я всё, когда деньги появились, но предпочитаю не извращаться, а есть. И сплю я не на антикварной кровати из Версальского дворца, а на вполне себе обычной. Унитаз у меня тоже не золотой, кстати.

— Про унитаз за столом не говорят, — нахмурилась она. — И я не девочка, а Алика! Хватит меня так называть!

— Почему же? — спросил с интересом, насадил кусок мяса на вилку, и отправил в рот.

Вкусно.

— Мне странно, что такой большой человек не в состоянии имя запомнить. Глава огромной компании. Несолидно как-то, — съязвила Алика.

— Браво, — похлопал в ладони. — А если серьезно?

— А если серьезно, то, во-первых, имя свое я люблю. А во-вторых, девочкой, солнышком, зайкой и деткой я себя называть не позволю.

— Почему не позволишь?

Азарт во мне поднял голову. Кто-то пытается показать зубки, надо же.

— Других «девочек» называй девочками, — выдала Алика. — А меня по имени. Иначе я, знаешь, тоже могу называть тебя… ну… ладно, всё, — она сердито раскрошила кусочек картофеля в тарелке, но ни одной ложки так и не проглотила.

— Вообще-то, никого другого я девочкой не называл. Только тебя, — усмехнулся, глядя на эту непосредственную воплощенную сердитость.

Девочка она и есть.

— Я не хочу знать, как, кого, и в какие моменты времени ты называл.

— Ну ты и разошлась! Но называть я тебя буду так, как сам захочу. Имя свое ты любишь, я понял, — кивнул. — Не расскажешь, почему?

Алика удивленно взглянула на меня. В ее глаза смотреть невозможно — огромные, живые, и… добрые. Редко такое можно увидеть. Не красоту, а доброту, даже в таких малых проявлениях. Сразу совесть грызть начинает,