Девичник. Объект желаний - Рощина Наталия

Какие только откровения не звучали в девичьих разговорах! Объекты их страсти были самыми непредсказуемыми. Пожалуй, многое из сказанного предназначалось исключительно для меня. Наверное, я должна была наслушаться и сорваться, признавшись в собственных приключениях. Но я спокойно воспринимала явно преувеличенные подвиги моих одноклассниц, которые устроили между собой состязание в том, кто даст больше. Они беззастенчиво обсуждали детали близости, причем вчерашний партнер одной был сегодня объектом страсти другой. Особенно меня удивляли восторги по поводу притязаний и сексуальных фантазий в отношении немногочисленных преподавателей мужского пола в нашей школе. Влюбиться в преподавателя мне казалось верхом глупости. К чему могли привести такие отношения, если хоть на мгновение представить, что они вообще возможны? Нам по шестнадцать-семнадцать лет, а, к примеру, учителю английского — тридцать пять. Что с ним делать? Учитель физики женат, у него дочка в первый класс пошла. Мое тело молчало, мои чувства спали, глаза мои ничего не видели, когда я пыталась найти хоть что-то привлекательное в наших преподавателях.

Мои цели простирались куда дальше. Я готовила себя к тому, что встречу своего самого лучшего, самого умного, самого красивого и самого обеспеченного спутника. Меня не грела перспектива чахнуть по чужому мужу, который к тому же вдвое старше меня. Не было и жажды сексуальных оргий с одногодками, которые не могли мне дать ничего, кроме этих влажных, противных прикосновений. Что они, эти юнцы, могут понимать в настоящей любви. Я была уверена, что понимаю, потому что вряд ли в нашем классе, да что там, во всех старших классах, нашлась бы девчонка, которая прочла бы столько романов о любви, сколько я. Я считала себя экспертом в вопросах любви. Мои комментарии, которые я стала все чаще себе позволять, приводили девчонок в состояние шока.

— Откуда такие глубокие познания, Ладочка? — сыпались язвительные вопросы.

— Книги, девочки, читать надо.

— Ага, читай, умница, — посмеивались самые раскованные, самые востребованные в мальчишеских кругах. — Ты читай, а мы любовью не на страницах, а в жизни заниматься будем.

— Правильно, — горячо поддакнула я. — Во все времена были те, кого мужчины добивались легко. Это для них необходимый опыт, чтобы, встретив настоящую любовь, не ударить в грязь лицом. Помогайте нашим мальчикам взрослеть, помогайте…

Можно представить, как ненавидели меня те, кто давно приобрел славу легкодоступных барышень. Я была горда собой, горда тем, что не принадлежу к их числу. Это вовсе не означало, что я — чурбан бесчувственный. Никто не застрахован от ошибок. Потому однажды я решила изменить своим принципам и на одном из школьных вечеров позволила мальчику из параллельного класса поцеловать себя, позволить его рукам больше, чем это случалось со мной когда-либо. Юноша завелся с пол-оборота. Никаких положительных эмоций я не испытала. Меня чуть не стошнило от его языка, вдруг решившего так яростно хозяйничать у меня во рту. Его влажные ладони — брр! А потом я почувствовала, как в меня уперлась твердая, возбужденная плоть. Почему-то в тот момент я вспомнила того первого маминого мужчину, которого она привела к нам, надеясь, что я крепко сплю. Я подавила в себе нервный смех. Мужская плоть, ассоциировавшая в моей памяти с непомерно опухшим носом Буратино, с тех пор вызывала у меня отвращение. Я долго пыталась избавиться от этого не самого лучшего восприятия того, что должно дарить наслаждение. Но что поделать? Я не хотела продолжения. Помню, я не стала притворяться, юлить и прямо все сказала оторопевшему мальчику. Объяснила, что я не готова, что я не могу вот так просто сделать этот важный шаг. Казалось, он не мог поверить своим ушам. Все было так логично — и вдруг!

— К тому же я не люблю тебя, — закончила я в твердой уверенности, что это всем доводам довод. В ответ я услышала полный ярости и нескрываемого разочарования басок:

— Дура набитая. У тебя все мозги ушли в волосы. Думаешь, ты лучше всех? Ничем не лучше, ничем не отличаешься. И между ног у тебя ничего для меня нового нет, так что не больно-то и хотелось. Пошла ты со своей нелюбовью!

Оскорблением я это считать не стала. Не стала принимать близко к сердцу слова, сказанные сгоряча. Я была уверена, что нравлюсь этому юному сердцееду, но не знала, что он поспорил на меня. Не знала, что он обещал принести мои трусики как доказательство того, что он «распечатал» новенькую. Все эти подробности выяснились на первой консультации перед выпускным сочинением. Мое лицо не выразило ничегошеньки. Я пожала плечами и сказала одно слово:

— Чепуха.

Может быть, на самом деле я была какая-то особенная? Почему мне так хорошо и спокойно без всех этих объятий, кокетства и жеманства, без неспешных прогулок и разговоров ни о чем? Зачем мне заниматься сексом с юнцами, у которых понятия о любви и женщинах сложатся как минимум года через три-четыре? Я мечтала поскорее окончить школу, забыть своих одноклассников и работать, работать, работать! Хватит с меня учебников! Моя классная руководительница, принимавшая активное участие в моей судьбе, была очень огорчена, когда я ей сообщила, что не собираюсь учиться дальше.

— Ладочка, может, ты еще передумаешь? У тебя такой потенциал! — Марта Петровна считала меня серьезной девочкой, а серьезные девочки не идут после школы на курсы косметологов.

— Это решено, — уверенно отвечала я.

Мне было приятно, что хоть кому-то не безразличен мой выбор. Пусть его не приветствовали, но хотя бы заметили и прокомментировали. Я была благодарна этой милой, доброй учительнице, которой наш класс изрядно потрепал нервишки. Кажется, она после нашего выпуска больше не брала на себя классное руководство — мы поставили на этом точку.

Помню, как много лет спустя Марта Петровна зашла в мой салон. Я узнала ее сразу, несмотря на то что она очень постарела, как-то высохла. Одним словом, выглядела плохо, но я не подала виду, обняла ее. Я была ей на самом деле очень рада и видела по ее лицу, что она растрогана. Она сказала мне много теплых слов, особенно запомнилось, что она улыбнулась и произнесла:

— Ладочка, я всегда знала, что ты добьешься в жизни всего, чего хочешь. Только ты была очень скрытной девочкой, никогда нельзя было понять, что у тебя на уме. Теперь я понимаю, о чем ты мечтала и что подразумевала, когда говорила, что ты хозяйка своей судьбы. Ты все сделала, как хотела. Ты молодец! Ты всегда держала планку выше, чем твои сверстницы. Потому и результат очевиден. Умница!

Да, к тому времени я уже была хозяйкой своей судьбы. Не самой счастливой, но не скучной наверняка. Но до того момента, когда я встретила в «Фениксе» Марту Петровну, было еще далеко, и пока я, окончив курсы, попала в рядовую парикмахерскую, где рьяно взялась за свою работу. Помню, как мы с девчонками, Варькой и Васей, решили отметить мою первую зарплату. Я, смеясь, называла эту мизерную сумму пособием по безработице. Но подруги не воспринимали сказанное всерьез.

— Ты помешана на деньгах, — заметила Вася. — По-моему, нужно поспокойнее относиться к этому. Мы — слабый пол, и наша задача не вкалывать с утра до ночи, сколачивая состояние, а найти сильное плечо.

— Ты намекаешь на то, что легче ничего не делать и жить с богатеньким мужичком? — Мне было уже почти девятнадцать.

— Я говорю о сильном плече, опираясь на которое, ты будешь избавлена от многих житейских забот.

Странно, что в ту пору Васька учила меня жизни. Очень скоро мы с ней надолго поменялись ролями. Я стала ее верной наставницей, советчицей, проводником в мир интересных людей. Но в восемнадцать я считала себя знатоком в области человеческих страстей, сама не пережив ни одной. Я была экспертом людских слабостей, не приписывая самой себе ни одной из них. В собственных глазах я была образцом совершенства, уверенности и целеустремленности. То, что говорила мягкотелая Вася, казалось мне детским лепетом. К тому же я думала, что она попросту мне завидует. Завидует по-хорошему, но это не возвышало ее в моих глазах. Васькина неудачная первая любовь — ее затянувшийся, лишенный будущего роман с женатым мужчиной не позволял мне добавлять ей страданий собственными комментариями по поводу ее теории сильного плеча. Варя вела себя более сдержанно. Она молчала и слушала, награждая меня многозначительными взглядами. Она никогда не критиковала меня, не пыталась остановить, лишь изредка позволяя сказать что-то вроде: