Анна Берсенева - Женщина из шелкового мира
— Это у вас что-нибудь по физике? — все же поинтересовалась она.
— Нет, — улыбнулся он. — По анимации.
Его реакции были непредсказуемы: он отвечал на вопросы, которых, казалось, не мог слышать, и улыбался вопросам, в которых не содержалось ничего смешного. Но сама его улыбка была так хороша, что Мадина улыбнулась тоже.
— Понятно, — кивнула она, хотя ничего ей понятно не было. — Извините, вы не позволите мне отойти от подоконника? Я не хочу вам мешать.
— Вы мне нисколько не мешаете, — сказал он. — Если хотите, можете тоже присесть и посмотреть.
В его голосе не слышалось ни тени приказа или хотя бы указания; его тон был так же прост и прям, как и взгляд. Но Мадина тут же присела на корточки рядом с ним — так, словно этот погруженный неизвестно во что человек в самом деле приказал ей это сделать.
— Вот, смотрите, — сказал он. — Это последовательные кадры из анимационного фильма. Сначала рождается эмбрион звука. Потом он становится графической линией, своего рода звуковой феерией. Положим, музыкой Шнитке. Видите, вот это стаккато. Клавиши не выдерживают и взлетают.
Он вел пальцем по странице альбома, и Мадина не отрываясь следила за движением его пальца — длинного, крепкого и широкого в суставах. Почему-то это движение действовало на нее так завораживающе, что она не очень замечала даже сами картинки.
— И музыка взлетает вслед за клавишами, — тем временем продолжал он. — Сначала в виде бабочки. Потом она превращается в воздушного змея. Потом проныривает в ухо и через него — в глубь сознания.
То, что он говорил, было необычно, странно, даже как-то тревожно. Но его палец двигался по картинкам с той же простотой, с какой звучал его голос и клубился в его глазах туман непонятного ей воодушевления.
— Вы здесь живете? — вдруг спросил он.
Похоже, его мысль развивалась очень прихотливо, и конкретное легко перемежалось в его голове с отвлеченным.
— Да, — ответила Мадина. — То есть нет. Я здесь до завтра только живу.
— Жаль, — сказал он.
— Почему? — улыбнулась Мадина.
Он говорил так искренне, что можно было поверить, будто он в самом деле об этом сожалеет.
— Я оставил бы у вас альбом, — объяснил он. — Принес приятелю вернуть, а его нету. Когда появится, неизвестно. Может, в мастерской у кого-нибудь завис, тогда это надолго.
— И вы больше никого здесь не знаете? — спросила Мадина.
— Да всех почти знаю. Но оставлять им уязвимые вещи нельзя. Потеряют, зачитают, вином обольют. Ненадежный всё народ.
Он снова улыбнулся своей прекрасной улыбкой, такой же простой и необыкновенной, как его слова про уязвимые вещи.
— Но как же вы у меня альбом оставили бы? — Мадина тоже не смогла сдержать улыбку. — Меня-то вы и совсем не знаете. Вдруг я его тоже чем-нибудь оболью?
— Да нет, — сказал он. — Понятно, что вы этого не сделаете.
— Когда это вы успели такое понять? — удивилась Мадина. — Вы со мной и пяти минут не разговаривали.
«И даже как меня зовут, не знаете», — подумала она.
И тут же поняла, что ей хочется знать, как зовут его. Как его зовут, чем он занимается, куда сейчас пойдет, а главное, придет ли снова. То есть увидит ли она его снова. Это понимание так ошеломило Мадину, что улыбка сползла с ее лица.
— Это понятно с первого взгляда, — пожал плечами он.
И она легко поверила его словам. Потому что ей тоже что-то было понятно о нем с первого взгляда. Только ее такое неожиданное понимание испугало.
Она сидела рядом с ним на корточках, касаясь плечом его плеча, и что-то необъяснимое, очень сильное, прежде неведомое происходило с ней при этом.
— Ладно, — сказал он и поднялся на ноги. Мадина чуть не упала, но он быстро положил руку ей на плечо и упасть не дал. Она вышла из комнаты в халате и сквозь неплотную поплиновую ткань почувствовала тепло его ладони. — В другой раз зайду. Игорь сам виноват, вот и потерпит без альбома. Тем более я его еще и рассмотреть толком не успел.
— А что это за альбом?
Она тоже встала. Теперь его глаза были прямо напротив ее глаз, и он смотрел ей в глаза прямо, как смотрели в окно деревья.
— Кадры из анимационных фильмов, — ответил он. — Этот альбом после фестиваля выпустили. Ну, я пойду. Проводите меня?
Он спросил об этом не тем снисходительным тоном, который содержит в себе утвердительный, поддерживаемый самоуверенностью спрашивающего ответ. Но и робкой неуверенности в его вопросе не слышалось. Это был просто вопрос о том, как оно теперь будет: сможет ли она, захочет ли его проводить?
— Да, — сказала Мадина. — Я только оденусь. Вы подождете?
— Конечно, — кивнул он.
Когда Мадина вошла — не вошла, а вбежала, влетела — в комнату и остановилась на пороге, ее соседки пили чай с вином. То есть, конечно, не чай с вином, а чай отдельно, вино отдельно. Это она почему-то заметила; смятенное сознание всегда замечает и отмечает неважные вещи. Она хотела снять халат, но руки у нее дрожали и движения были такими бестолковыми и беспомощными, что переодеваться она не стала. К тому же для того, чтобы это сделать, надо было не застыть на пороге, а войти в комнату, открыть свою сумку, выбрать, что надеть, при этом отвечать на вопросы соседок о том, куда и зачем она собирается на ночь глядя… Мадина не представляла, как она все это проделает. Поэтому она просто сняла с вешалки свое пальто, сбросила тапочки, нырнула в туфли, чуть не перепутав правую с левой, и выбежала обратно в коридор быстрее, чем нагнали ее неизбежные вопросы — куда и зачем…
Она не знала, что на них отвечать.
В кармане пальто лежала маленькая баночка; Мадина нащупала ее случайно, когда заталкивала в карман выпавшую из него перчатку. Она достала баночку, повертела в руке. Это был бальзам «Яблочный поцелуй». Когда она вынула его из бумажного пакета, зачем положила в карман пальто? Мадина отвернула крышечку, коснулась пальцем крема, потом губ… Ей показалось, что запах яблок плывет вокруг нее, как облако.
— Так быстро?
Он по-прежнему стоял у подоконника, но альбом уже не рассматривал, а держал под мышкой.
— Да, — кивнула Мадина.
— А голова у вас не замерзнет? — спросил он. — Хотя вообще-то у вас волосы такие, что ничего.
Она машинально коснулась ладонью своих волос — может, растрепанные? Но они просто лежали на плечах.
— А вы сами-то не замерзнете? — спросила Мадина, когда он открыл перед ней тяжелую входную дверь. — Вы и без пальто даже, не то что без шапки.
— Ничего, — сказал он. — У меня такая особенность организма — вообще не мерзну. Ну, может, в каких-нибудь экстремальных условиях и замерз бы, — улыбнулся он. — В диких степях Забайкалья, что ли. Но в городе — ничего.
