Томас Уайсман - Царь Голливуда
— Выглядишь ты хорошо.
— Да, и восхитительно себя чувствую. А как ты? Как поживает моя бэби?
— О, все хорошо, па.
— Ну и чудесно, чудесно.
Он одарил ее властной улыбкой, совсем такой же, какую он уделял Поле Негри, когда играл врача в фильме "Цена любви" и уверял ее после автомобильной катастрофы, что с ней все будет прекрасно, прекрасно.
— Приводишь в порядок свой гардероб?
— Да. Одежда все время дорожает. Поневоле будешь присматривать за ней. Она ведь орудие моего ремесла.
Комната совсем не изменилась; скрупулезная опрятность и монастырская скудость: узкая кровать с распятием, висящим над изголовьем; два больших гардероба у одной стены; умывальник, два кресла без ручек, простой белый комод для белья — у другой; клюшки для гольфа стояли в подставке для зонтиков, теннисные ракетки лежали на верху одного из гардеробов.
— Ты следишь за собой, па?
— О да, вполне. Я в отличной форме.
— Как с работой?
— Жаловаться не стану. Работу получаю регулярно. Этот год для меня совсем не плох. Не то что двадцать первый, когда было так туго… Но после всего, я чувствую, дела начинают поправляться. Конечно, они на студии постоянно твердят об экономии, у них прямо-таки припадки бережливости, но главное, я думаю, не терять оптимизма. Ты знаешь, бывают моменты, когда лучше зайти в другой день, время не так уж поджимает, не берет за горло… А вспомнить двадцать первый год, чего только не приходилось делать, приходилось брать любую Роль, какую ни предложат. До сих пор с содроганием вспоминаю то время. Подчас не было денег на билет, чтобы выезжать с труппой на место съемки. Один раз Дорогу мне оплатили, но за это я должен был ехать назад в качестве сопровождающего труп… — Он усмехался. — Ладно, чего вспоминать… Кстати, это трудное возвращение в обществе трупа положило начало целому ряду удач, и дела пошли лучше.
— Они дают тебе приличные роли?
— Ну, ты ведь знаешь, как оно бывает. Они все достаточно одинаковы, эти эпизодические роли. Но я еще никогда не доходил до того, чтобы сниматься в массовках, — все-таки это хоть маленькие, но роли. У меня был хороший эпизод с Вилмой Бенки пару недель назад. Нужно было вставить в глаз монокль, — ты не думай, что это так просто, нет, это сложная вещь, тут надо иметь определенные навыки, тем более что тебя показывают крупным планом в ресторанной сцене. Режиссер был весьма доволен и любезно мне сказал, что я внес в эту сцену массу выразительности. Понимаешь, ведь подобную сцену легко испортить, придав ей оттенок вульгарности.
Теперь, как всегда случалось после его ответов на ее вопросы, в их беседе произошла пауза, взаимное молчание, заставляющее ее испытывать неловкость и смущение, и всякий раз она безнадежно надеялась, что он первым прервет молчание и расспросит ее поподробнее о том, как живет она. Но он, видимо, не находил это необходимым, погружаясь в бесконечное молчание; на лице его было такое выражение, будто он терпеливо ожидает, когда камеру наведут на него. Молчание длилось и длилось. "Если я помолчу еще немного, он обязательно заговорит или как-то иначе положит конец молчанию", — думала она. Это становилось похоже на детскую игру — кто кого перемолчит. И она больше не вытерпела, она почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза, и сказала:
— Па! Я так несчастна!
— Ну, ну, бэби, это неправда.
— Нет, это правда, — сказала она с горечью. — Это правда, поверь мне. И я была несчастна множество раз.
Слезы пролились из ее глаз. И тогда он придвинул свое кресло поближе к ней и утешительно-нежно похлопал ее по плечу.
— Сколько слез! Ну что ты, что ты, все ведь хорошо.
— Нет, все плохо, — сказала она, сердито всхлипывая. — Все плохо.
Он походил сейчас даже не на врача, а на карикатуру, сделанную на врача, одобрительно похлопывающего Полу Негри по руке и заверяющего ее, что все будет прекрасно, в фильме "Цена любви". Но разве она Пола Негри? Или карикатура на Полу Негри?
— Ну хорошо, детка, что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Я не знаю, не знаю.
— У нас у всех есть проблемы. Ну ладно, давай повернемся лицом к твоим проблемам, говори.
— Я работала в заведении, именуемом "Палм-рум", — она почти выкрикнула это. — Я была платной девушкой для танцев.
И вот она увидела этот взгляд, выражающий почти удовлетворенность, нечто вроде того, что "ну, так я и знал!", будто всякий, принося плохие новости, радует его ими, поскольку они подтверждают его проницательность и его правоту.
— Ты должна знать, как тебе распоряжаться своей жизнью.
— Па, что мне делать? Скажи мне. Пожалуйста, па, скажи мне! Мне так нужен совет. Я хочу, чтобы ты сказал, что мне делать?
— Ну ладно… — заговорил он как бы в раздумье.
Его лоб наморщился от озабоченности, придав лицу такое выражение, будто он вот-вот скажет ей нечто, что развеет все трудности ее жизни, он скажет ей нечто извлеченное из огромного опыта своей жизни, он скажет ей…
— Ладно, я скажу тебе, что я думаю. Я полагаю, что все люди делают только то, что они находят нужным делать. Еще никому не удалось прожить чужую жизнь, все проживают свою. Разве я не прав? Итак, ты сама видишь, детка, тебе действительно придется делать свою жизнь самой…
— Но что, что я должна делать, па? Я так неугомонна. Обычная работа просто сводит меня с ума своей размеренностью.
— Да уж, — сказал он. — Неугомонных людей здесь всегда хватало. Твоя мать была неугомонной женщиной, все время ожидающей… Ну я даже не знаю, чего. Ожидание. Ты можешь ведь выйти замуж. Вы, женщины, всегда можете воспользоваться этим преимуществом, тем более с такой привлекательной внешностью, как у тебя; Да, девушки просто выходят замуж и этим решают все свои проблемы. Только не забудь пригласить меня на свадьбу, договорились? И чем скорее, тем лучше. Ну, а сейчас у меня еще масса дел. Три рубашки погладить… Завтра и в среду я должен быть в порядке. Понимаешь, завтра я должен быть в клубе, будет заседание комитета, нам необходимо решить множество важнейших вопросов; будущее клуба зависит от того, сможем ли мы активизировать чисто атлетические функции или отдадим предпочтение культурному типу деятельности. У меня есть некоторые заявления для комитета… На следующей неделе я буду гораздо свободнее, может, мы тогда и встретимся, и поговорим, не ограничивая себя во времени? Идет?
Еще не веря, с чувством леденящего, болезненного ужаса она начала догадываться, что ее изгоняют. Она встала.
— Ну, что ж, бэби…
Она посмотрела на него, не скрывая тех чувств, которые испытывала, взгляды их встретились, и они смотрели друг на друга какое-то время, но его взгляд не принимал ее обвинений и ее отчаяния: так от резины отскакивает любой удар.
