Татьяна Дубровина - Высший пилотаж
— Ты замерз, что ли? Весь дрожишь…
Иона кивнул.
Вся его отчаянная храбрость куда-то вмиг улетучилась, он слова не мог вымолвить.
— Выпить хочешь? — спросила Катя.
Он помотал головой и нетерпеливо схватил ее обеими руками.
— Подожди… — она отстранилась и засмеялась. — Какой быстрый!
Но Иона видел, что ей нравится его напористость… И на ней действительно был шелковый халат, и он шуршал, когда он дрожащими пальцами развязывал пояс, одновременно тычась губами в ее теплую тонкую шейку с завитками белых, как лен, волос. За Катиной спиной была расстелена широкая кровать… розово-оранжевые пальмы на простыне… приглушенный свет ночника золотит ореол тонких, летящих волос… Он разом опрокинул Катю на эти пальмы. Она прикрыла глаза, подставляя всю себя под его разгоряченные губы… Под распахнувшимся халатиком больше ничего не было, и Иону просто ослепило ее обнаженное тело с оставшимися после летнего загара белыми полосочками на груди и животе… Он с такой силой сжал эту неправдоподобно белую грудь с крошечным коричневым соском, что Катя вскрикнула:
— Потише! Больно же… Не так… глупый…
Она взяла его руку и принялась водить ей по своему телу, опуская все ниже и ниже, пока пальцы Ионы не коснулись других волос, жестких и курчавых… Там, куда они скользнули, было горячо и влажно, и Катины бедра раздвигались призывно, приглашая приступить к тому, ради чего он, собственно, и пришел…
Иона с трудом оторвался от заманчивой ложбинки и трясущимися руками принялся стаскивать джинсы. Как назло, они плотно обтягивали ноги, просто прилипли к ним, и он путался в штанинах, как детсадовец, злясь на себя за нерасторопность. Он так хотел ее, что каждая лишняя секунда казалась целым веком… А когда наконец справился с одеждой и рухнул сверху, вмяв в розовые пальмы мягкое теплое тело Кати, то понял вдруг, что… не может… Тело не подчинялось его приказам… Еще пару минут он отчаянно елозил по ней, чувствуя, как сжимают его бока ее голые коленки, как нетерпеливо постанывает в его объятиях Катя… и был готов расплакаться от досады.
— Ну… — хрипловато выдохнула она. — Ты что?
Иона резко поднялся и сел на постели, отвернувшись в сторону. Его колотило, словно от озноба.
Катя приподнялась на локте и разочарованно хмыкнула:
— И это все? Ну, герой…
Ее мурлыкающий смех был таким обидным… Иона сжался в комок, нашаривая на полу джинсы.
— Ладно… — она протянула руку и погладила его по ноге. — Не хнычь. Давай я помогу…
Прохладная ладонь скользнула по его паху, затеребила по-хозяйски… но от этого стало еще хуже. Удушливой волной поднялась брезгливость, и Иону вдруг затошнило. Он вырвался, схватил джинсы и бегом умчался в ванную. Желудок сжимался от боли, когда его выворачивало наизнанку, а в паху словно засела острая игла. Все плыло перед глазами, розовые пальмы почему-то скакали по белому кафелю… Он умылся, надел штаны, осторожно приоткрыл дверь… и наткнулся на насмешливый Катин взгляд.
— Убегаешь?
— Д-да… мне пора… — пролепетал Иона.
И тогда она презрительно скривила красивые губы и зло припечатала:
— Слабак. Импотент!
Эта стерва раззвонила по всей округе о его позорном фиаско, и парни теперь встречали Иону громким гоготом:
— Эй, Казанова! Какой ты импо…зантный!
Пару раз он дрался с бывшими дружками, потом, сцепив зубы, проходил мимо, стараясь не реагировать на насмешки, а потом словно с цепи сорвался. Иона стал доказывать всем и себе, что может воистину стать Казановой. Он даже не помнил, как звали его первую женщину. Встретил ее на улице, целый вечер они таскались по подъездам, он целовал ее и чувствовал, что она согласна… А потом взял быстро и дерзко прямо в подъезде у мусоропровода, кайфуя не столько от близости, сколько от риска быть застигнутым в самый ответственный момент. И понесся калейдоскоп лиц и имен: Даши, Кати, Оли… Он испытывал к ним только физическое влечение и моментально забывал, добившись своего.
И всем им он мстил за тот издевательский смех, за те упреки и насмешки… Все они, грязные, гнусные, продажные, должны были компенсировать, замолить своей покорностью его обиду. И ни разу почему-то не встретилась ему непорочная девушка. А может, он сознательно выбирал таких? Но почему-то Иона вбил себе в голову, что их просто не бывает, вымерли, как динозавры, и становятся опытными искусительницами прямо с пеленок. Теперь дружки называли его Казановой уже уважительно, он всех их переплюнул по числу бестрепетных побед.
Сколько за эти годы у него было женщин? Иона даже сам затруднился бы сосчитать. Шатенки, брюнетки, блондинки… Высокие, низенькие, худенькие, полные… И законченные дуры, и умницы-разумницы… Он доставлял им радость, они — ему… И больше никаких обязательств. Иона просто выбрасывал их из головы, как ненужный мусор. Есть много других забот: бизнес, клуб, самолеты, парашюты, друзья… А женщины не стоят того, чтобы тратить на них свою умственную энергию.
И только к Маше постоянно возвращаются мысли…
Он чувствовал себя полностью защищенным от женского влияния и вдруг влип… Это чувство обрушилось, как лавина, внезапно, с первого взгляда… Говорят же: «Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь…» И Иона оказался совершенно не готов к такому испытанию. И, словно защищаясь, мерил ее старыми привычными мерками: расчетливая, лживая, коварная… А она оказалась так непохожа на всех остальных… Он оскорбил ее, обидел и теперь представляется ей таким же чудовищем, как и остальные мужчины вроде ее скользкого, противного соседа…
Да как он мог поверить этому Антону?! Идиот! Самому разве глаза застило? Вот уж олух царя небесного! Поднебесного… Бросился искать утешения в голубом просторе, а надо было спуститься на грешную землю и исправлять свои ошибки.
«Ничего, еще не поздно… — думал Иона, заводя «мерседес». — Господи, хоть бы не было поздно!»
Глава 12
Тау-квадрат
— Ну куда ты на ночь глядя? — не выдержала мама. — Нарвешься на неприятности…
— А! Кому я нужна? — беспечно махнула рукой Маша.
Она быстро собирала сумку, не отдавая себе отчета в том, что рвется на дачу, просто минуты лишней не может дома усидеть. Однако причина для столь спешной поездки была уважительная. Утром встречать арендаторов, так что ей всю ночь придется мыть и чистить дом. Не может же она допустить, чтоб резной терем-теремок предстал перед чужим критическим взором в жалком, неприглядном виде!
— Ой, Маша, — вздохнула мать. — Может, лучше все-таки с утра? Что-то на сердце неспокойно.
