Даниэла Стил - Безмолвная честь
— Не знаю, — со вздохом ответила Хироко, не желая признаваться, что они наверняка потеряют малышку.
Присев рядом с Хироко, Тадаси протянул ей чашку чаю.
Хироко выглядела совсем обессилевшей.
— Спасибо. — Она улыбнулась. Этот привлекательный юноша казался ей совсем ребенком, несмотря на то что был старше ее на четыре года. После рождения Тойо Хироко повзрослела, а иногда даже чувствовала себя совсем старой.
— А как твой малыш?
— С ним все в порядке, слава Богу, — с улыбкой отозвалась Хироко, вспомнив о Тойо и одновременно с ужасом думая о том, что может случиться с Тами.
Даже Салли несколько раз приходила в лазарет, хотя теперь у них с Хироко было больше разного, нежели общего Постепенно им становилось все груднее понимать друг друга. Салли проводила все время с «нет-нет ребятами», и Хироко то и дело предостерегала ее, советуя не тревожить родителей. Салли неизменно отвечала, что Хироко ей не мать и что это не ее дело. В шестнадцать лет Салли стала сущим наказанием для Рэйко. В лагере она перестала уделять внимание учебе, познакомилась с ровесниками, от которых следовало бы держаться подальше. Ее не интересовала дружба с девушками, которые создавали кружки рукоделия или пения, Салли отказывалась выслушивать советы Хироко. Когда Хироко попыталась объяснить, что Салли еще слишком молода, чтобы дружить со взрослыми ребятами, Салли без обиняков ответила, что по крайней мере она не такая дура, чтобы заводить незаконнорожденного ребенка. С тех пор как произошел этот разговор, месяц назад, Салли и Хироко почти не разговаривали. Но Хироко жалела девушку, зная, как она несчастлива, как боится за свое будущее. Салли не могла не заметить, каким больным выглядит ее отец. А теперь, когда заболела Тами, Салли запаниковала. Все, во что она так твердо верила, обратилось в прах. Даже брата больше не было рядом, и Салли было не с кем поговорить, не на кого положиться, кроме десятка знакомых, которых ей не следовало бы заводить, да одного юноши из числа «нет-нет ребят», с которым она однажды приходила в лазарет, навестить Тами.
— Должно быть, родителям приходится нелегко с твоей родственницей Салли, — заметил Тадаси после ухода девушки. Хироко улыбнулась.
— Тетя считает, что у нее переходный возраст, и вскоре все будет в порядке, — объяснила она, не сводя глаз с неподвижной Тами. За час девочка ни разу не пошевелилась. — По-моему, мне повезло иметь сына, — добавила она.
Ее слова не успокоили Тадаси. Все в лагере знали, что она не замужем, а воспитание ребенка без мужа вряд ли можно было назвать везением. Но Тадаси никогда не осмеливался расспрашивать Хироко об отце ребенка, о том, что случилось. Несколько раз увидев ребенка, Тадаси решил, что ею отец не японец. Но Хироко никто не навещал, и она, похоже, не собиралась замуж.
Пока они тихо сидели рядом, беседуя о родственниках в Японии, Тами зашевелилась и заплакала. Ей стало так плохо, что врач решил послать за Таком и Рэйко, и Тадаси вызвался привести их.
Они прибежали в лазарет и долгие часы провели сидя у постели Тами. К утру она крепко заснула, а жар неожиданно спал. Это было чудо, не поддающееся объяснению. Тами проболела дольше, чем кто-либо в лагере, и все-таки выжила. Сидя рядом с ней, отец всхлипывал и целовал ручонку девочки, благодарный богам за то, что ее пощадили. Он так обессилел, что Хироко пришлось отвести его домой, а Рэйко осталась с дочерью. Но как только Хироко привела дядю домой и уложила его, она поняла: с ее малышом что-то неладно. Она оставила Тойо с Салли. Лоб малыша был горячим, он вертел головой и плакал. А когда Хироко попыталась накормить его, то ребенок, вместо того чтобы жадно присосаться к груди, как делал обычно, отвернулся и снова заплакал, словно чувствуя боль.
— Давно это началось? — спросила Хироко у Салли, но девушка-подросток только пожала плечами и заявила, что еще ночью с ним все было в порядке. — Ты уверена? — переспросила Хироко, и Салли призналась, что ничего не может сказать. Она думала, что Тойо спит, и не подходила к нему.
Хироко с трудом сдержалась, чтобы не ударить Салли. Подхватив ребенка, она бросилась в лазарет. В четыре месяца Тойо был еще слишком мал, чтобы пережить менингит.
Но едва увидев его, врач произнес слова, от которых у Хироко сердце ушло в пятки. Тойо заразился именно менингитом, чего Хироко опасалась больше всего. Его положили в изолятор, как и Тами, а Хироко устроилась рядом, не оставляя ребенка ни на минуту. Жар усиливался, малыш жалобно плакал. Прикасаясь к нему, Хироко поняла, что у Тойо опухла шея, а ручки и ножки начали болеть. У самой Хироко грудь от прилива молока стала твердой как камень, и она сидела, держа малыша на руках, и плакала, молясь, чтобы он выжил, в тысячный раз ругая себя за то, что не сообщила Питеру о рождении сына. Что, если он погибнет и Питер никогда не узнает о нем? Эта мысль была невыносима.
Рэйко целые ночи просиживала рядом с ней. Тами стало гораздо лучше, она начала есть, болтать и играть. Вскоре ее должны были отпустить домой, но бедному Тойо становилось все хуже. Хироко не отходила от него ни на шаг, не позволяла никому прикасаться к малышу. Обессилев, она улеглась на пол рядом с кроваткой, на татами, который кто-то принес из дома и постелил здесь.
— Не стоит этого делать, Хироко. Ты должна уйти домой и выспаться, — настаивала Рэйко, но тщетно. Сандра, пожилая сестра, которая присутствовала при рождении мальчика, приходила в палату несколько раз и тоже пыталась уговорить Хироко уйти. Но никто не сумел бы заставить ее бросить ребенка.
Врач бывал в палате по несколько раз в день, но не замечал в состоянии ребенка никаких перемен и ничем не мог сдержать болезнь. Все, что им оставалось, — сидеть и ждать.
Тадаси тоже навещал Хироко, приносил чай, воду, иногда — фрукты, а однажды принес цветок, но подарок вышел неудачный: Хироко от горя словно обезумела Она знала, что не выживет ни дня, если Тойо погибнет. День за днем она молилась и молча звала Питера.
— Как он? — прошептал Тадаси однажды днем, придя из большой палаты. Стояла невыносимая жара, обитатели лагеря задыхались от пыли, жалуясь на судьбу. Официально лагерь на озере Тьюл считался сегрегационным. Через два месяца отсюда должны были перевести шесть тысяч не внушающих подозрения японцев, заменив их девятью тысячами пленников из группы высокого риска. Это значило, что в лагере вскоре станет еще многолюднее и охрана ужесточится. К ограде подвели танки, вокруг лагеря дежурили часовые. Люди с недовольством видели, как надстраивают ограду, оплетая ее колючей проволокой. Иллюзия свободы давно исчезла, сменившись еще более строгим заключением. Но, сидя рядом с ребенком, Хироко не вспоминала об этом.
