Бог Гнева - Рина Кент
Все еще отчаянно хватаясь за меня и трясясь, она улыбается сквозь слезы.
Надежда среди руин.
Это самое прекрасное гребаное зрелище, которое я когда-либо видел.
Обычно я делаю все, чтобы убить любой намек на мягкость или человечность, которую она пытается увидеть во мне, но сейчас не могу.
Все, что я могу сделать, это замереть и смотреть, пока она шепчет:
— Спасибо.
Черт.
Почему простого «спасибо» достаточно, чтобы сбить все в моём мире? Почему эта раздражающая девушка смотрит на меня с таким доверием?
У меня возникает искушение разрушить это доверие, показать ей, почему я последний человек, которому она должна давать эту власть.
Однако я нахожу в себе силы спросить.
— Что тебе снится в таком состоянии?
Она фыркает и медленно отпускает меня, чтобы я вытер слезы с ее лица. Я ожидаю, что она не ответит, но тут ее мягкий голос разносится по маленькой гостиной.
— Иногда это размытые образы и безликие монстры. Но чаще я заново переживаю то, что произошло тогда, или, по крайней мере, беспомощность ситуации и то, как отчаянно я хотела остановить это, но не могла.
Этот ублюдок будет желать смерти, когда я доберусь до него.
— В других случаях, — ее голос напряжен от эмоций. — Мне снятся опустошенные лица мамы и папы, особенно мамино. Когда я начала с ним встречаться, маме он не нравился, и эта неприязнь усилилась, когда она с ним познакомилась. Она сказала, что он вызывает у нее плохое предчувствие, которое она не может объяснить, но я сказала ей, что она слишком остро реагирует и что мне повезло, что у меня есть парень. Представляешь, я действительно использовала это слово? Повезло. — Она смеется про себя, звук задыхающийся и неловкий, как и вся ее поза.
— Он был популярным, воспитанным и симпатичным, поэтому я не могла понять, что именно мама считает в нем неправильным. Каждый раз, когда я говорила о нем, у нее появлялось странное выражение лица, и она пыталась убедить меня найти кого-то другого. Она говорила мне, что я красивая и умная, и у меня может быть любой, кого я захочу. Но я отказывалась и даже недолюбливала ее за то, что она неправильно его оценивала. Но я не знала, что ее чувства были верны, — она фыркает. — После того, как вернулась домой, я не могла смотреть ей в глаза и вроде как сбежала, чтобы остаться с моими дедушками. Иногда я до сих пор не могу смотреть ей в глаза. Я все думаю, было бы все хорошо, если бы я просто послушала ее, а не упрямилась. И каким-то образом я создала между нами разрыв, который не могу восстановить.
— Ты не знала.
— Но она знала.
— Нет, не знала. У нее было только предчувствие, вот и все.
— Но я должна была прислушаться к ней.
— Ты. Не. Знала, — я выделяю каждое слово. — Не вини себя за то, что ты не можешь контролировать. Именно там таятся злобные призраки.
Она сглатывает, затем сжимает руки на коленях.
— Мне просто обидно за те чувства, которые я испытывала к маме в то время. Она не сделала ничего, кроме как поддержала меня во всем, что я когда-либо делала. И я думаю... я думаю... я держала необъяснимую обиду на нее все эти годы из-за того, какой рассеянной она иногда бывала.
Я наклоняю голову в сторону.
— Какой рассеянной?
— У нее депрессия, и иногда, может быть, раз в несколько месяцев, она становилась отстраненной. Не то чтобы она отталкивала меня или что-то в этом роде, но я чувствовала, что не могу до нее достучаться. Не знаю, как это объяснить. Папа всегда говорил мне, что ей нужно время, и обычно она приходила в себя через день или два, но я ненавидела то, что ей приходилось справляться с этим самой, а я не была частью этого процесса, — она делает паузу и неловко улыбается. — Говоря это вслух, я выгляжу как испорченное отродье.
Знакомая боль, которую, как мне казалось, я давно преодолел, теснит меня в груди.
— Нет. Тебе просто не нравилось, что твоя мать оттесняла тебя в сторону.
— Верно! Я чувствовала себя никчемной и не могла... не могла...
— Сделать что-нибудь, чтобы помочь, когда она уходила в себя. Это было похоже на то, что она была мертва, но выглядела живой.
Я жалею, что произнес эти слова, потому что Сесилия смотрит на меня по-другому. На ее веках застыли слезы, как будто она вот-вот снова заплачет.
Но она не плачет.
Она смотрит на меня пристально, не моргая, как будто видит часть меня, о существовании которой раньше и не подозревала.
И потому что она назойливая, умная маленькая дрянь, ей удается собрать все воедино.
— Твоя мать тоже была такой?
Моя челюсть сжимается, но я ничего не говорю.
— Анни сказала, что у ваших родителей были проблемы еще до ее рождения, и ты был тем, кто свел их вместе. Но разве это произошло за счет того, что ты стал свидетелем ухудшения ее психического состояния?
Это болтливый рот Анники.
Я встаю.
— Иди обратно спать.
Маленькая рука обхватывает мое запястье, и она говорит:
— Ладно, ладно. Я не буду лезть, если тебе это не нравится, но ты можешь остаться, пока я не усну?
— Ты не ребенок, — я собираюсь вырвать свою руку из ее руки.
Но эта чертова девчонка впивается ногтями в мою кожу.
— Я не могла нормально спать месяцами, потому что не чувствовала себя в безопасности, но если ты будешь рядом, я смогу.
Я смотрю вниз на ее маленькую фигуру на диване, на отчаяние, написанное на ее лице.
Она сказала, что узнает меня, а я сказал ей, что это невозможно, но она бросает на это все свои силы.
Если бы я не знал, что она неловкая личность, которая едва умеет общаться с кем-то за пределами своего ближайшего окружения, я бы поклялся, что она притворяется.
Играет она или нет, но ее состояние не должно влиять на
