Сесилия Ахерн - Люблю твои воспоминания
Открыв дверь, он видит Эла, сгорбившегося под лестницей. Его потная голова повязана в стиле Рэмбо оранжевой лентой Дорис, футболка промокла от пота, по лицу катятся капли, ноги в обтягивающих трениках подогнуты, как в тот момент, когда он свалился на пол.
Дорис резко отталкивает Джастина, бросается к Элу и падает перед ним на колени:
— Малыш? Ты в порядке? Ты упал с лестницы?
— Нет, — слабым голосом отвечает он, уткнувшись подбородком в грудь.
— Ты не в порядке или ты не упал с лестницы? — уточняет она.
— Первое, — в изнеможении говорит он. — Нет, второе. Подожди, а что было первое?
Теперь она кричит, будто он оглох:
— Первое было — ты в порядке? А второе — ты упал с лестницы?
— Нет, — отвечает он, опираясь затылком о стену.
— Что нет? Мне вызвать скорую? Тебе нужен врач?
— Нет.
— Да что нет, малыш? Только не засыпай, пока я с тобой разговариваю. Не смей спать! — Она дает ему пощечину. — Ты должен оставаться в сознании.
Джастин прислоняется к косяку и складывает руки на груди, наблюдая за ними. Он знает, что с братом все в порядке, его единственная беда — плохая физическая форма. Он идет на кухню, чтобы принести Элу воды.
— Сердце! — паникует тот, когда Джастин возвращается. Он скребет руками грудь и хватает ртом воздух, запрокидывая голову, словно золотая рыбка, плывущая к поверхности аквариума за кормом.
— У тебя плохо с сердцем? — кричит Дорис. Джастин вздыхает:
— С ним все…
— Эл, прекрати! — визжит Дорис, не давая Джастину договорить. — Никаких сердечных приступов, ты меня слышишь? — Она подбирает с пола газету и бьет Эла по руке, приговаривая: — Не. Смей. Даже. Думать. О. Том. Чтобы.
Умереть. Раньше. Меня. Эл. Хичкок.
— Ой! — Эл потирает руку. — Больно.
— Эй! — вмешивается Джастин. — Дорис, отдай мне газету.
— Нет!
— Где ты ее взяла? — Он пытается выхватить газету у нее из рук, но она каждый раз увертывается.
— Валялась тут рядом с Элом, — пожимает она плечами. — Ее принес разносчик газет.
— Здесь нет разносчиков газет, — объясняет он.
— Тогда, наверное, это газета Эла.
— Там еще есть кофе, — отдышавшись, Эл наконец заговорил нормально.
— Какой еще кофе? — Дорис так вопит, что этажом выше с громким стуком захлопывается окно соседей. Это ее не останавливает. — Ты купил кофе? — Она снова начинает бить мужа газетой. — Тогда понятно, почему ты умираешь!
— Прекрати! — Он пытается закрыться от нее руками. — Это не мой. Я нашел его у двери вместе с газетой.
— Это мое. — Джастин хватает газету и стоящий на земле рядом с Элом кофе.
— Там нет записки. — Прищурившись, она переводит взгляд с одного брата на другого. — Твои попытки защитить брата его доконают.
— Тогда, наверное, мне стоит делать это чаще, — ворчит Джастин, тряся газету в надежде, что из нее выпадет записка.
Он проверяет, не написано ли что-нибудь на стаканчике с кофе. Ничего. Но он все равно уверен, что это для него и кто бы ни оставил кофе и газету, он не мог далеко уйти. Он смотрит на первую полосу. В углу над шапкой он находит инструкцию — с. 42.
Быстро развернуть газету не получается, и он борется со слишком большими страницами, пытаясь найти нужную. Это оказывается страница с объявлениями. Просмотрев рекламу и поздравления с днем рождения, он уже готов свернуть газету и присоединиться к Дорис, обвиняющей Эла в пристрастии к кофе, когда находит то, что искал.
Бесконечно признательный получатель благодарит Джастина Хичкока, донора и героя, спасшего ему жизнь.
Спасибо.
Он запрокидывает голову и хохочет. Дорис и Эл с удивлением на него смотрят.
— Эл! — Джастин опускается на колени рядом с братом. — Мне нужна твоя помощь. — Он говорит настойчиво, срывающимся от возбуждения голосом. — Ты кого-нибудь видел, когда бежал к дому?
— Нет. — От усталости Эл не может держать голову прямо. — Я не в силах собраться с мыслями.
— Постарайся. — Дорис несильно бьет его по лицу.
— В этом нет нужды, Дорис.
— Так делают в кино, когда хотят добиться признания. Ну же, скажи ему, малыш. — И она бьет его еще слабее.
— Я не знаю, — хнычет Эл.
— Меня от тебя тошнит, — шипит ему в ухо Дорис.
— Хватит, Дорис, все это без толку.
— Ладно. — Она скрещивает руки на груди.
— Когда я добежал до дома, то не мог дышать, не то что видеть. Никого не помню. Прости, братишка. Господи, я так испугался! Перед глазами плясали черные точки, я словно ослеп, голова закружилась, и…
— Понятно. — Джастин вскакивает и несется вверх по ступеням к лужайке перед домом. Он бежит к подъездной аллее и окидывает улицу взглядом. В половине восьмого утра уличное движение оживляется, люди спешат на работу, становится шумно.
— Спасибо! — вопит Джастин что есть мочи. Несколько человек оглядываются на него, но большинство втягивают голову в плечи под моросящим осенним дождем, не обращая внимания на еще ОДНОГО лондонского сумасшедшего.
— Мне не терпится это прочитать! — Он размахивает газетой, крича на всю улицу.
Что сказать тому, чью жизнь ты спас? Скажи что-нибудь многозначительное. Скажи что-нибудь смешное. Скажи что-нибудь философское.
— Я рад, что вы живы! — кричит он.
— Хм, спасибо. — Опустив голову, мимо него пробегает женщина.
— Эй! Завтра меня здесь не будет! — Пауза. — На тот случай, если вы собирались сделать это снова! — Он поднимает стаканчик и машет им, горячие кофейные капли обжигают ему ладонь. Еще не остыл. Кто бы это ни сделал, он приходил совсем недавно.
— Я завтра первым рейсом лечу в Дублин! Вы оттуда?! — кричит он ветру.
С веток слетает еще несколько хрустящих осенних листьев, и они медленно опускаются на землю, слегка подпрыгивая, пока не находят для себя тихую заводь.
— Как бы то ни было, еще раз спасибо! — Он машет газетой над головой и поворачивает обратно.
Дорис с Элом стоят у лестницы, руки сложены на груди, на лицах написано беспокойство. Эл отдышался, но все еще опирается на железные перила.
Джастин убирает газету под мышку, оправляет на себе одежду, стараясь выглядеть респектабельно. Засовывает руку в карман и не торопясь направляется к дому. Нащупав листок бумаги, он достает его и быстро читает, потом комкает и бросает в мусорный контейнер. Он действительно спас чью-то жизнь, а теперь пора сосредоточиться на других делах. Он идет домой, пытаясь выглядеть как можно более величественно.
В глубине контейнера, под рулонами старых, истертых, вонючих ковров, обломками черепицы, банками из-под краски и листами гипсокартона, в старой ванне лежу я и слушаю, как стихают голоса и наконец закрывается дверь в квартиру.
